Так и шнырял гребенской казак взад и вперёд вдоль растянувшейся на пару вёрст вереницы повозок, конных и пеших отрядов, пока не привлёк его внимание чудной дядька. Впрочем, не очень-то и чудной, а просто любопытный.

— Так ты, значит, Георгиевкий кавалер? — спросил дядька для начала разговора.

— Так точно, — коротко рапортовал Фёдор.

— Да-а-а-а-а, — протянул дядька, закуривая короткую трубочку. — Вы, как я думаю, все тут герои-пограничники. Экий ты бравый молодец! А конь-то у тебя, видать, из самого Карабаха. На таком и князю не стыдно в бой идти. Так ли?

— Так точно, — подтвердил Фёдор.

— Экий ты немногословный, сынок. Сам — бравый воин на знатном жеребце гарцуешь. При шашке, при ружже, при ордене, а слова из тебя не вытянешь. Не офицер ли? На первый взгляд вас, казаков, не разберёшь... Коли пики нет — значит, офицер.

— Не-а... — улыбнулся Фёдор.

— Оно и видно. Шашка-то у тебя простая, не офицерская... Экая ж у тебя красивая коробка! С царским гербом!

Фёдор вздохнул. Лядунницу [3] он получил в наследство от Пашки Темлякова, убиенного казака Хопёрского полка. Эх, как попали они тогда в засаду в чащобах чеченского леса. Ввязались сдуру в бой, заманил их нехристь к лесному завалу: спереди толстые брёвна навалены так, что коню не перепрыгнуть. Сзади — ураганный огонь. Фёдор уж не чаял выжить, но всё ж сумел прорваться, повезло. Пашаткин конь надёжным оказался, вынес всадника из боя, но злая пуля чечена нагнала его. Похоронили. Пашаткин штуцер тогда Ванюша забрал себе на память, а лядунница с гербом Фёдору досталась.

— Да ты сам-то кто таков? — отвечал Фёдор рассеянно.

Казак держал оружие наготове. Короткий, шестилинейный штуцер был заряжен и лежал поперёк седла. Щегольское нагалище [4] из барсучьего меха, выделанное шерстью наружу, казак прибрал в торока. Его Соколик осторожно ступал по каменистой дороге рядом с повозкой, которой правил любопытный дядька. Они ехали в середине колонны русских войск. Пара ухоженных волов, потряхивая рогатыми головами, тянула повозку. Громыхал нехитрый домашний скарб. Ветви деревьев отбрасывали колеблющиеся тени на широкие спины волов.

Казак всматривался в заросли терновника по сторонам дороги. Войско медленно двигалось между скалистых холмов, поросших густыми рощами орешника и ольхи.

Места эти густо заселяла непуганая дичь. Пыль и грохот войскового обоза не смущали лесных обитателей. В высокой траве вдоль дороги мельтешили фазаны. Опытный глаз Фёдора замечал в ежевичных дебрях рыжий бок косули, а ночами волчий вой смущал покой усталых воинов.

— Орден и коня я получил за битву при Хан-Кале, дядя. Под командой генерала Булгакова [5] наш полк тогда сражался, — продолжил Фёдор. — И сейчас, как обычно, в разведке служу. Вот, Соколику роздых дать решил...

— Сколько ж годов тебе было тогда, при Хан-Кале-то?

— Восемнадцатый шёл, — Фёдор вздохнул. — Двух старших братьев потерял я в проклятой дыре, дядя. И вот опять судьба меня влекёт к этому Богом забытому месту.

Дядька покуривал трубочку да время от времени встряхивал вожжами, давая понять волам, что не заснул, дескать, их возница. Дядька — русский мужичок лет пятидесяти, курносый и лысоватый, с водянистыми внимательными глазами и босым лицом. Говорил он голосом тихим и внятным. Одет был, как и всё кавказское воинство, не по форме. Под, хорошего сукна, но изрядно поношенным, офицерским мундиром, была надета крестьянская льняная рубаха. Плешивую его голову покрывала обычная егерская фуражка. Он сидел в неудобной позе, подобрав под себя ноги, обутые в хорошие козловые сапоги. Спиной старый солдат упирался в столешницу красного дерева. Фёдор с любопытством рассматривал ножки столика изящной работы. Они имели форму извивающихся змей. В основании каждой ноги помещалась змеиная голова с разинутой пастью и высунутым языком. Тут же рядом со столиком громоздились несколько добротных, окованных железом сундуков и огромный медный самовар с прокопчённой трубой. Некоторые из сундуков были заперты увесистыми замками, другие же — просто перепоясаны верёвками.

— Меня Кириллом Максимовичем зовут. Софронов моя фамилия. Будем знакомы, герой, — проговорил дядька.

— Я не герой, — хмуро ответил Фёдор. — Я просто Федька Туроверов. Разведчик я. Батька мой кузницу держит в станице Чевленой... И сейчас там мамка моя, да жена, да сеструха, да детки...

Обоз медленно тянулся по поросшей густым лесом долине. Иногда мимо них на тяжёлом кряжистом жеребце проносился с громовым топотом егерь. А бывало, что и генеральский адъютант в бурке, при сабле в изукрашенных ножнах следовал мимо.

— Кто ж твой командир, парень? — заново принялся расспрашивать дядька.

— Командир? — набычился Фёдор. — Мы одного лишь командира признаем! Алексей Петрович Ермолов — вот наш отец и командир, а остальная шантрапа нам так, по боку...

Дядька лукаво усмехнулся.

— Какие-то там приказания Петька Фенев отдаёт... есаул... — вздохнул Фёдор.

Казак сказал, казак пустил коня с места и галоп. Так и пропал Фёдор Туроверов с глаз Кирилла Максимовича, денщика грозного Ярмула — генерала Алексея Петровича Ермолова.

— Партизанщина... — хмыкнул вослед ему Кирилл Максимович.

Фёдор пытался догнать авангард, но сбился с пути. Весь день мотало и кружило его по рощам вблизи аула Кули-Юрт. Дело шло к вечеру, когда казак и его конь взобрались по крутому отрогу на вершину невысокой горы. Прямо под ними, к лысому склону прилепился Кули-Юрт, окружённый с трёх сторон возделанными полями. Ниже селения, на дне ущелья темнела дубовая роща. Над аулом тут и там поднимались дымы пожарищ. Пламени видно не было. Огонь уже пожрал всё, что годилось ему в пищу. Соколик тревожно вдыхал пахнущий дымком воздух. Фёдор соскочил с седла на землю, присмотрелся, пытаясь разглядеть людей на улицах селения. Но зоркий глаз разведчика не находил среди каменных строений ни человека, ни козы. Даже кота приблудного не удалось узреть Фёдору среди обожжённых руин.