Сначала представители высших кругов заглядывали к арфистам лишь случайно, разыскивая какого-нибудь приятеля, или измышляли благовидный предлог для своего посещения. Теперь же Общество дополняло им дом и семью. Патриции и богатые лавочники понемногу восприняли манеры музыкантов, писателей и риторов. Они переняли их небрежный, слегка томный тон и презрение к установленным формам. Упитанные фабриканты завидовали интересной бледности поэтов. Художники и обыватели постепенно свыкались друг с другом; между ними даже появлялось сходство.

У самых дверей зала находилось постоянное место карлика Ваниция. Он был здесь неизменным гостем. Он восседал на специальном высоком кресле; появлялся он еще днем, а уходил одним из последних, глубокой ночью. Он больше не был шутом за императорской трапезой; напротив того — все теперь заискивали перед разбогатевшим карликом, который с сознанием собственного достоинства нес свой горб, завоевавший ему почет и исключительное положение. Все посетители сгибались перед ним. Он сидел за столиком, уставленным напитками и яствами, но даже не прикасался к ним; он не знал более ни голода, ни нужды. Все стремившиеся к выгодным должностям льстили ему, чтобы он замолвил за них словечко, ибо он был всесилен. Но он их обычно спроваживал отрицательным движением головы. Говорить он избегал, так как стеснялся своего пискливого голоса.

Под вечер начиналась игра в кости. За игорным столом толпилось разношерстное общество.

Встряхивая кубки, игроки непрестанно выбрасывали из них белые кости; они оживленно состязались, несмотря на то, что прежняя ставка в один асе была теперь повышена до четырехсот сестерций, а многие ставили даже гораздо большие суммы; всякий старался превзойти другого. В начале вечера состязалось лишь несколько растрепанных поэтов. Но позже — страсти разгорались, и начиналась настоящая игра. Приходили модные писатели и избранные актеры; среди них выделялся Антиох, азартный игрок, сыпавший золотом. Он получал в театре Марцелла шестьсот тысяч сестерций в год и пользовался в Обществе арфистов большим уважением.

Счастливцем оказался в этот вечер тщедушный человечек Софокл, загребший куш. Он считался баловнем счастья и, кидая кости, применял особый, изобретенный им прием, секрет которого он никому не выдавал.

Этот грек, с воспаленными от бессонных ночей веками, лишенными ресниц, кичился кровным родством с великим классиком, имя которого он носил. Рыться в его родословной не представлялось возможным, и оставалось только верить или не верить ему, в зависимости от того, выигрывал ли он, или проигрывал. Однако он жил исключительно этим гордым убеждением, ибо сам не блистал ни голосом, ни слогом; никто по крайней мере не слышал ни одной его строчки, и разговор его был далек от красноречия. Он любил привирать и приукрашивать и, по его словам, происходил чуть ли не от богов. Это, впрочем, не мешало ему быть скаредным и себялюбивым.

Рядом с ним расположился Транио, мелкий артист театра Бульбус, назначением которого было лаять за сценой, когда это требовалось по ходу действия. Он был известен как неудачник, и именно потому заключил союз с счастливцем — Софоклом.

Хотя прошло уже много лет, и Софокл не приблизил его к удаче, однако дружба их не остыла.

Позднее явился богач Бубульк. Он был торговцем шерстью, познакомился здесь, в Обществе, с императором и стал поставщиком двора; с тех пор он столько накрал, что мог соперничать своими капиталами с виднейшими римскими богачами.

Он имел пять домов в Риме и окруженную оливковыми деревьями виллу в Сабиниуме. При вилле был фруктовый сад и изобиловавший рыбой пруд. Вокруг простирались необозримые имения Бубулька, в которых разводились овцы, обрабатывалась шерсть, и засевались обширные поля, сданные в аренду. Бубульк терялся в подсчете своего рогатого скота, свиных стад и табунов. Он уже не мог исчислить своего состояния.

Разбогатев, он перестал работать и выхолил свои недавно копавшиеся в навозе руки. На лице его лежала печать грубости и деспотизма. Но глаза старались кротко улыбаться, ибо он желал слыть любезным. Его фигура по громоздкости напоминала фигуру гиппопотама. Он облачал свое бесформенное тело в самые дорогие одежды, выставляя напоказ свое богатство. Пальцы его еле сгибались под драгоценными перстнями.

Он хотел идти в ногу со своей эпохой и, хотя едва умел читать, а по-гречески вовсе не понимал, оборудовал у себя в доме библиотеку, занимавшую несколько зал.

В ее великолепных хранилищах из кедрового дерева были сложены редчайшие папирусы и скрепленные кожаными ремнями рукописи. Он скупал у известнейших книгопродавцев на Форуме ценные, единственные экземпляры манускриптов. В своем дворце он выстроил собственный театр, в котором он и его жена выступали в главных ролях. Жена его обучалась также танцам у Париса и посещала школу Зодика. Сыновья Бубулька учились в литературной школе при Обществе арфистов, где преподавание велось Фаннием. Молодым ученикам читали известных писателей, а иногда и лучшие современные поэты выступали перед ними со своими стихами.

Таков был круг, который заключал в себе весь мир Бубулька и являлся ареной его тщеславия. Богач в то же время не забывал, что поэты ему много дали, и он старался быть с ними приветливым и предупредительным.

В этот вечер его сопровождали артист Галлио и прекраснодушный Латин.

Его приняли, как всегда, с большим почетом. Игроки встали, и игра на мгновение замерла; даже Ваниций поднял равнодушное лицо.

Софокл, преемник трагического поэта, питавший слабость к театральным положениям в жизни, вскочил с места, схватил руку Бубулька и торжественно подвел его к игорному столу. Транио стал превозносить моложавость важного гостя. Флорий похвалил его кольца.