— Спасайся! — презрительно бросила ей вдогонку императрица.

Она осталась одна, предвидя все, что должно было последовать. Она не вымолвила ни слова, не пыталась даже просить пощады, только подняла оборонительным движением руку над головой. Убийцы на мгновение застыли. Императрица слыла колдуньей, знавшей сверхъестественные чары.

— Что вам надо? — спросила она моряков.

Олоарций подскочил к ней и со всего размаха ударил ее веслом по голове; сознание ее помутнело, но у нее еще хватило силы подняться с ложа. Она посмотрела Аницету прямо в глаза, и меч дрогнул в его руке.

— Пронзи меня! — воскликнула она во весь голос, отстранив одежды, — вот здесь, где я носила Нерона…

Аницет заколол ее одним ударом…

Император не надеялся на удачный исход нападения и в этот вечер выступал в театре. Он играл Ореста, убившего мать, и, хотя почти не подготовился к своей роли, провел ее увлекательно и страстно и вызвал искренние рукоплескания.

Затем он и Поппея стали ждать вестей в пригородной вилле.

Ожидание становилось с каждой минутой томительнее.

Нерон распорядился, чтобы ни одна женщина не была допущена в виллу: он боялся, что Агриппина лично явится. Затем ему пришло в голову, что она может переодеться мужчиной или даже проникнуть к нему под видом Аницета.

— Тогда я ее проткну этим мечом, — заявил Нерон, размахивая в воздухе своим оружием.

Он принял оборонительную позу, стал отбивать невидимого врага и оглядел помещение, ища лазейки на случай, если бы его мать пришла в сопровождении вооруженных воинов.

Поппея подошла к окну и стала прислушиваться. Снаружи не долетало ни звука.

Ночь была тиха. В небе сияли крупные звезды. Аницет прискакал верхом, один, без провожатых. При входе его остановили и опросили; лишь по проверке его личности его впустили.

Не зная, кто войдет, Нерон в испуге схватил и надел маску, чтобы не быть опознанным.

— Свершилось? — спросила Поппея.

Аницет утвердительно кивнул головой. Его томила жажда: он попросил вина и разом осушил целый кувшин.

— Она умерла? — настойчиво продолжала свой опрос Поппея.

Аницет сделал снова утвердительное движение.

— Неправда! — крикнул Нерон из-под маски. — Она не умерла! Вы ее не знаете! Она умеет притворяться спящей и мертвой; опускает длинные ресницы, закрывает глаза, бледнеет и лежит бездыханная. Я часто сам это видел. Затем она вдруг разражается ужасным хохотом. Она и в воде не тонет! Однажды она часами ползала по морскому дну, обходилась без воздуха и вышла невредимой. Даже море не могло справиться с ней. Покажи мне твой меч!

На мече Аницета не осталось следов крови.

— Она жива! — закричал Нерон, — жива и идет сюда. Быть может — уже здесь!

— Вилла охраняется легионерами, — заявил Аницет, — они наблюдают также за всеми окрестностями; их больше, чем колосьев в поле!

— Но кто сторожит ее?

— Олоарций и Геркулес.

— Только двое? Она их одолеет!

— Она упала мертвая, — повторил Аницет, — я пронзил ее насквозь!

— Неправда! Я хочу сам увидеть!

— Ты? — спросили одновременно Аницет и Поппея.

— Да. Я хочу на нее посмотреть! Сейчас же!

Нерон вздрогнул и улыбнулся страшной улыбкой.

Поппея легла в постель и впервые после долгой бессонницы безмятежно уснула.

Нерон отправился с Аницетом в путь. Они мчались в колеснице сквозь темную ночь. Вилла была действительно оцеплена воинами; Нерон вошел.

Агриппину тем временем перенесли на ложе. У ее изголовья, нарушая мертвую тишину, потрескивали горящие факелы.

Безмолвие смутило Нерона.

— Мать! — пролепетал он, — бедная мать! — и опустился перед ее ложем на колени.

Усопшая казалась огромной как гора и по-прежнему могучей, словно она и теперь надо всем властвовала…

— Какая она красивая… — проговорил Нерон, — я этого раньше не замечал!

Он приподнял ее остывшую руку.

— Какие тонкие пальцы! Кожа свежа и юна. Плечо могуче! Но оно разбито ударом весла. Как жаль ее! Глаза гневны! — и он взглянул в ее остановившиеся зрачки; затем обернулся к Аницету:

— Почему ты молчишь?

— Что мне сказать?

— Ты не постигаешь огромности происшедшего. Трагедия Атридов — ничто по сравнению с тем, что здесь свершилось!

Нерон поднялся и выпрямился. Он вдруг устремил на покойную холодный, пронизывающий взгляд.

— Будем петь над ней! — и он запел.