Снег под солнцем немного подтаял, но едва то потеряло свой жар за облачностью, как он кристаллизовался в льдинки от мороза. Облака спустились, любопытно блуждая среди острых каменных шпилей, и казались перьевой оторочкой снежных колпаков, надетых на них. Холод сковал ущелья и перевалы тишиной, чарующе подёрнутой серебристостью инея, образовавшегося вокруг и вдали, до самого горизонта. Как только молочный луч солнца выползал из-за мутной вуали, под ним искрился слепящий порошок, лежащий без ветра спокойной тонкой рясой. Не опознаваемая с дальнего расстояния темная птица с внушительным размахом крыльев спланировала между обрывами. Заринэ проснулась от её пронзительного клича, тревожно разнёсшегося по воздуху, как после эпической битвы, всё ещё сжимая руками того, в чьих объятьях уснула, всё ещё страшась, что иначе может не обнаружить его рядом. После приснившегося сна, персиянка попыталась оправдать себя перед Аллахом, что сонные мысли не принадлежат ей, а приносятся извне, и она за них не в ответе. Сон был непозволительным и святотатственным, но, поскольку обнаруженная по утру реальность соответствовала представлению о желаемом и счастливом, Заринэ стала приходить к выводу, что, на самом-то деле, неправильно исповедовали ислам у неё в селе. Поэтому там было много несчастных женщин, поэтому там бывали неурожаи, трагедии, слёзы – люди её села слишком далеко ушли от заветов Мохаммеда, но теперь, похоже, её забрали истинно и верно понимающие бога. Иначе откуда столько свободы, силы, красоты и радости приносило всё, что они делали? Никогда прежде девушка не видела таких просторов, такой природы. Телевидения на её родине не знали. Лишь в одном магазине седовласого старика стоял старый экранчик, крутивший один канал с новостями о войнах и, изредка, с индийскими фильмами, которые женщинам смотреть не позволяли, но песни порой доносились на улицу, и это были редкие праздничные моменты, когда жёны, матери, дочери и сестры старались выполнять свои дела медленней и тише, дабы послушать веселые и чудесные мелодии далёкой страны.

Лео впервые в горах ночью было так тепло. Он в принципе не был восприимчив к холоду и перепадам температур и давлений, но уют этого сна отличался просто от комфортного сна в одиночестве. Он сразу же почувствовал, что Заринэ проснулась, но поскольку она не шевелилась, не отпуская его, не смел пошевелиться и он. Как вести себя с ней дальше? Как объяснить ей, что к нему лучше не приближаться и не подходить, но так, чтобы не обидеть? Не умея останавливать чужих слез и не умея отговаривать от попыток самоубийства, Лео пошёл на поводу у Заринэ и взял её с ними. А если она будет угрожать убить себя при его отказе спать с ней? Воин почувствовал загнанность, тупик, глухую стену в которую уперся. Заринэ терять нечего и она отчаянная, поэтому воткнуть в себя нож ей труда не составит, а он не выдержит, если это будет из-за него. Если она будет приходить к нему, шантажируя собой, Лео ляжет с ней столько раз, сколько она попросит, и дело уже будет не в утихомиривании тигра. Дело будет в том, что он посчитает себя обязанным делать это. Приближать к себе девушку станет ещё одним его долгом, потому что это приносит ей радость и счастье, а дарить их и есть конечная цель всех подвигов «золотых». Помня кое-что из детства, достаточно, чтобы составить о нем представление и сохранить порожденные в нём комплексы и взгляды на поведение людей, Лео всегда испытывал некоторое отвращение к сексуальным утехам, к любым совокуплениям. Они были грязными, распутными и приносящими боль и несчастья. До определенного возраста он боялся даже представлять их, иначе накатывала тошнота, но постепенно пришла терпимость. В монастыре они изучали тантры и учителя-мастера так грамотно и культурно разъясняли суть физических наслаждений и удовольствий, что к Лео постепенно пришло осознание некоторой необходимости телесного слияния, однако при определенных условиях, и к условиям этим относилась единственная, чистая и взаимная любовь, связь души с душой, без которой ни один половой акт оправдать нельзя. Да и это было для других, не для него - для мирян, а он всё-таки воин-монах, или пусть даже теперь просто воин, но не обычный, а тот, что отказался от собственной жизни во благо человечества. Так было ли ему приятно этой ночью?

Ещё Лео не выносил женскую красоту. Неосознанно. Когда-то очень остро, а потом совершенно нераспознаваемо для себя. После травмы же он и вовсе перестал реагировать на различия во внешности женщин, да и встречал их крайне редко при образе жизни их троицы, на заданиях, где сплошные военные базы, пустыни и горы. Когда вырос в жестоком обращении восхитительных работниц борделя, невольно проведёшь нерушимую параллель между красотой и пороком, красотой и бездушием, красотой и лицемерием, продажностью. Никогда бы он не польстился накрашенной, ярко одетой, обворожительной девушкой, умеющей флиртовать и соблазнять. А Заринэ была яркой и красивой. Спасало её от отвержения мужчиной юность с сохраненной невинностью и наивностью. Если бы она позволила себе хоть грамм кокетства, то, сведя его с её эффектной и притягательной внешностью, Лео отстранился бы, задушив в себе большую часть жалости и сочувствия. Но, к счастью для неё, Заринэ понятия не имела, что такое кокетство и как можно завораживать мужчин искусственно. Естественная, дикая и неуправляемая тяга к Лео, замешанная на неосознанной влюбленности, простоте и прямоте желаний, выручили мусульманку и предоставили ей то отношение к ней воина, которое требовалось.

Лео продолжал лежать и думать о том, каковы были его телесные ощущения от произошедшего? Обычный мужчина, завоевав красивую девушку, получит удовольствие на ранних этапах чисто эстетическое, но, как было выяснено, боящийся и недолюбливающий где-то глубоко внутри женскую броскую красоту Лео от этого прийти в восторг не мог. Оставалось не обращать внимания на облик Заринэ и прислушиваться к ощущениям исключительно тактильным. Когда он смирился с позывом плоти и решил взнуздать зверя, то уже не мог остановиться, не только остерегаясь власти тигра над сознанием, но и потому что именно его восставшая плоть рвалась и просила продолжения. Да, Лео должен был согласиться, что испытанное впервые (то, что было в бане не считалось, он ничего не помнил), несмотря на моральный осадок, запустило какой-то химический процесс в нём, как наркотик, и теперь, лёжа впритык к податливой и заранее готовой на всё Заринэ, мужчина осознавал, что если не сдерживать себя, то руки потянутся под её юбки. Но после на душе вновь будет гадко.

– Эй, вы вставать будете или нет? – прозвучал на корейском голос Хонбина. Воспользовавшись его призывом, Лео скорее начал вылезать из-под одеял и оправлять одежду. Пристыженная девушка, не понявшая, что сказали, натянув на себя одеяло до носа, хотя под ним была закутана, как и прежде, во все необходимые наряды, развернулась к двум молодым людям, о которых фактически забыла. Хакён разводил маленький костер, устроив над ним котелок, в который утрамбовал снега, и заготовил его подкладывать ещё, чтобы вода натаяла до верха.

– Прекрасно, теперь я тоже хочу заниматься любовью! – произнес он, позёвывая. – Какого черта я шатаюсь тут в холоде и одиночестве? Давно пора завести по грелке с обеих сторон гор, и захватывать с собой, одну оттуда сюда, другую отсюда туда. – Лео, застигнутый врасплох, посчитал себя посрамленным, как новобрачная, чью простыню на утро осматривает родня. Бросившись подальше от Заринэ, он устремился куда-то прочь, не то чтобы умыться, не то чтобы принести хвороста для костра.

– Эн, ну что ты дрынчишь на тонких струнах этой ранимой души? – Бродяга проследил за исчезнувшим силуэтом Лео. – Мог бы сделать вид, что ничего не заметил.

– Чтобы он продолжал действовать украдкой, словно совершает что-то ужасное? Брось, Бин, ему давно пора было этим заняться, глядишь, к нему бы уже и речь вернулась… рычать-то, вон, всё громче умудряется.

– Хотя бы это ему в лицо не говори, - улыбнулся Хонбин. – Да, жалко его голос. Как раньше, бывало, пел под гитару!

– У его девчушки точно сердечко бы из груди выпрыгнуло, - глазами указал на Заринэ Эн.

– Думаешь, стоит называть её принадлежащей ему? Когда пройдём Тибет, мы расстанемся с ней, так что…

– Вряд ли, - Бродяга посмотрел на Хакёна с выразительным негодованием. Как это «вряд ли?» - Послушай… дело даже не в том, что она не захочет отвязаться от Лео, - Заринэ косилась на них, пытаясь причесать волосы под платком так, чтобы их никто не увидел, но ничего не могла понять. В ней стало зарождаться желание выучить их язык. Родной язык её мужчины, который хоть и утерял способность изъяснять на нем, но понимал его лучше, чем фарси. – Она нужна ему, Бин, подумай сам! Он никак не может очеловечиться до конца, а что поможет в этом лучше, как ни нормальная женщина, представительница людского рода? Вспомни, он и до взрыва не решился ни на что такое, а тут вдруг… Нет, нельзя взять и разорвать их случайно возникший союз. Девчонка делает его адекватней, поверь мне. И поставит его мозги на место окончательно, буду надеяться на это.