— В «Порт-Артуре»,— и показал на большой овин, видневшийся неподалеку.

Из овина доносились звуки гармони. Когда мы вошли туда, никто не обернулся. Рядом с самозабвенно перебиравшим лады гармонистом сидел, полузакрыв глаза, молодой человек в нижней рубашке с подтяжками поверху. На его рваных, пыльных сапогах поблескивали серебряные шпоры. Это и был командир полка. Под стеной на соломе устроились красноармейцы — одни спали, другие резались в карты.

— Прохлаждаетесь? — сказал один из наших.— А тем временем белые мост берут.

— Что мост! — отозвался гармонист.— Мы Казань отдали — не ахнули...— И он лихо вывел очередную трель.

— Крести козыри,— сказали сбоку.

— Товарищ командир...— начал кто-то из нас.

Но командир, все так же полузакрыв глаза, вяло, длинно выругался. Игравшие в карты захохотали.

Мы оторопели. Что делать?

У нас было только одно оружие, которым мы могли привлечь на свою сторону эту деморализованную, казалось, полностью разложившуюся красноармейскую часть. Это оружие — открытое, честное, большевистское слово!

Мы поставили посреди овина ящик. Первым на него поднялся Алеша Крымов.

— Товарищи! — начал Алеша.— Положение наше в настоящий момент самое решительное...

— А теперь козыри черви,— сказали сбоку.

Светлое лицо Алеши, чуть опушенное первой бородкой, залилось краской.

— Товарищи! — продолжал он.— Неужели мы не сумеем постоять за себя? Неужели мы опять отдадим капиталистам нашу свободу, нашу землю, наши фабрики и заводы?

Алеша сделал паузу. Гармонист, явно в насмешку, завел «Марусю», подпевая:

Спасайте — не спасайте, мне жизнь не дорога...

— Когда нас посылали москвичи,— звенел голос Алеши,— они говорили нам: «Поезжайте и привезите победу. А если вы не привезете победу, то не возвращайтесь, пусть лучше привезут гробы с вашими телами». Это говорил народ, который шатается от голода, но крепко держит знамя революции в своих руках...

Гармонист по-прежнему перебирал лады, под стеной по-прежнему резались в карты. Но теперь уже на некоторых лицах можно было прочесть интерес к словам оратора.

— Мы не для того начали революцию, чтоб отдать страну в руки насильников,— говорил Алеша.— Мы должны сказать, что наше социалистическое отечество находится в опасности, мы обязаны бороться за спасение Советской России. Вы, красноармейцы, должны мужественно взяться за оружие. Революция не в том состоит, чтоб каждый мог урвать что-нибудь, чтоб хорошо прожить в своем доме. Нет! Революция состоит в том, что у каждого рабочего и крестьянина просыпается совесть, душа проясняется, и он говорит себе: «До сих пор я жил, как червь, теперь я пробудился, я не раб царя и капитала, я гражданин Советской Республики, я сын рабочего класса, и все мои силы и моя кровь должны быть отданы на службу рабочему классу и крестьянству!»

Тут впервые раздались аплодисменты. Теперь настала очередь выступать Саше Соченкову. Это был худенький светловолосый мальчик, откуда-то из-под Вятки, вступивший в наш отряд в пути. То ли он сам сочинил, то ли выучил наизусть стихотворный разговор двух рабочих — труса и героя, который с неизменным успехом исполнял и в теплушках, и во время остановок на станциях.

Саша начинал ненатуральным тонким голоском:

Товарищ, сегодня меня под ружье

Вожди призывают для боя.

Но жизнь моя... Жаль потерять мне ее,

Жаль выбыть из этого строя.

Допустим, пойду я и жизнь положу

За счастье людей и свободу,

На что мне тогда, чем живой дорожу,

Зачем тогда дождь огороду?

Тут голос Саши изменился, и он уверенно поднял голову.

Товарищ, пойми, в тебе трус говорит,

Ты чести бойца недостоин.

Стыдись же! Взгляни, как свобода горит,

Как свет ее нежен и строен.

Проклятие ляжет на жалких трусов,

Кто дрогнет в последнем напоре,

Опять кабала и насилье веков,

И тюрьмы, и казни, и горе...

Подняв над головой крепко сжатый кулак, Саша заканчивал:

К оружью, товарищ, бесстрашно вперед,