Шрифт:
— Все, что я рассказал, правда. Ночью я ехал в машине.
— Да-а… Что же мы будем делать, Иван Алексеевич?
— Не знаю.
— Номер почтового “Москвича” вы, конечно, не запомнили?
— Не запомнил…
— В нем кто-нибудь находился?
— Я не обратил внимания. Единственное, на что я…
— Ну-ну?
— У него разные противотуманные фары. Одна круглая, а другая — квадратная.
— Вот что, Иван Алексеевич, поедемте-ка в Салтановск!
— Как, вдвоем?
— А вы что, возражаете? Не устраивает компания?
— Да нет… Я… ведь думал, что вы меня арестуете…
— Так уж сразу? Поедем, на месте попробуем разобраться.
— Скажите… уже… все знают, что меня подозревают, а?
— Нет, разумеется. Пришлось лишь намекнуть вашей жене.
— И она поверила?!
— Нет… Я не люблю давать рецептов в супружеской жизни. Но поговорите вы со своей женой раз и навсегда начистоту. Что было, то было, а что будет, от вас двоих зависит. У вас ведь сын растет!
— Я все время о Павлике думал. Хороший мальчуган.
— А вы с Клычевым никогда не говорили.
— О чем? — насторожился он. — О жене?
— Да.
— Однажды был разговор. Я вел себя тогда по-хамски Я многое понял за этот месяц… Да, моя жена была близка с Клычевым. Но до меня. Я не могу ее обвинить в неверности все те годы, что мы прожили с ней Но я не мальчик. Я же видел, что она по-прежнему любит Клычева. И понял, что мне остается завидовать ему и презирать себя А еще я понял, что ревность-это страшно. Она может свести с ума…
Мы условились, что встретимся около горотдела часа через полтора Пономареву нужно было собраться, подготовить машину Я позвонил Сенюшкину, рассказал ему обо всем, попросил проверить Сергея Герасимовича Болотова и всю историю с автогеном, сообщил о почтовом автофургоне, у которого разные противотуманные фары. Он обещал все выяснить и проверить. Правда, тут же добавил, что Сергей Герасимович Болотов-депутат горсовета.
…Попрощавшись с сотрудниками Заейского горотдела, — они, кажется, удивились, узнав, что я возвращаюсь в Салтановск в автомобиле Пономарева, — я вышел на улицу.
Пономарев ждал меня в своем “Москвиче”.
Шоссе было хорошим, и мы катились легко. Неожиданно Пономарев резко затормозил, и я едва не врезался в лобовое стекло.
— Что за шуточки? — буркнул я, растирая руку.
— Вспомнил! — заорал Пономарев. — Я вспомнил!!
— Что вы вспомнили?
— Вот…
Он полез во внутренний карман пиджака, достал водительское удостоверение и раскрыл его. Внутри удостоверения лежал талон за штраф.
— В ту ночь меня остановил инспектор ГАИ на мотоцикле!
— За что?
— Я вылетел на полосу встречного движения. Он хотел сделать “дырку”, но пожалел и взял штраф.
— Где это произошло?
— Недалеко от поста ГАИ. Я покажу вам. На шоссе.
— Сколько было времени?
— Часа два ночи.
— Максимальная скорость вашего “Москвича”?
— Смотрите сами!
Он полностью выжал педаль газа. Стрелка на спидометре не перескакивала за шестьдесят километров,
— У него движок слабенький, — радостно говорил Пономарев, — и карбюратор барахлит. Насос ускорителя плохо работает.
Когда мы подъехали к посту ГАИ, о котором говорил Пономарев, я попросил его остановиться и пошел к инспектору.
— Вы из Салтановска? — спросил я, представившись.
— Да, — кивнул он.
— Сколько километров от улицы Фрунзе до вашего поста?
— Чуть больше ста километров.
— Ночью за сколько времени можно проехать это расстояние?
— Какая машина?
— “Москвич-402”. Старый, изношенный.
— Часа за два с половиной, а то и за три.
— А от улицы Мосягина?
— Примерно за столько же.
— Вы здесь постоянно находитесь?
— Нет, я патрулирую на мотоцикле по трассе. Друг просил подменить на полчасика.
— Вы можете вспомнить, кто патрулировал в ночь с четвертого на пятое июня?
— Попробую… Сейчас… А-а, лейтенант Фатьянов!..
— Он тоже живет в Салтановске’
— Да.
— У него есть домашний телефон?
— Есть… Три–пятьдесят четыре–одиннадцать. Фатьянов Николай Маркович.
— Спасибо, друг. Счастливо отдежурить.
Все возвращается на круги своя… Звонить Фатьянову я буду утром, не сейчас же, ночью.
Пономарев завез меня в гостиницу, мы пожали друг другу руки, и неожиданно для себя я хлопнул его по могучему плечу. Он растерянно улыбался.
Коля Турин проснулся и хриплым со сна голосом промычал:
— Поздно же вы, Виктор Николаевич…
— Коля, вы хотели сказать, что я пришел рано? Через несколько часов должно было наступить утро моего четвертого дня в Салтановске. По всем объективным показателям я встречал его у разбитого корыта.