— Знаете, — продолжал Зикен, — это все произошло быстро. Из ресторана выскочил парень, который сидел с Шигаревым за столиком, и бросился на Ковальчука. Тот выхватил нож. В это время еще люди набежали. Ковальчук нырнул в кусты и скрылся, а я как стоял рядом с Мендыгуль, так и остался стоять… Вот…

— Ну, ладно… Теперь о другом, Бейсеев. Расскажите, что вам известно, вам лично, об убийстве Галицкой?

— Я ничего не знаю об этом. Слово даю. Ко мне пришел Ковальчук и сказал, что в вашем городе убили человека. И я должен поехать туда, адрес дал…

— Зачем поехать? Цепь поездки?

— Просто поехать, побывать в том дворе и послушать, что говорят об убийстве.

— Он назвал вам имя и фамилию убитого человека?

— Да. Галицкая Ксения Эдуардовна.

— Когда это было? Когда к вам пришел Ковальчук?

— Третьего июля, Ночью, разбудил меня.

— А второго июля вы с ним где-нибудь встречались?

— Нет. Он с утра куда-то уехал.

— И вы тогда же согласились по его просьбе поехать?

— Да.

— Что же вам удалось узнать во дворе, где жила Галицкая?

— Да ничего особенного. Одна старуха сказала, что Галицкую убил за измену бывший муж. А другая с ней спорила: мол, Галицкая была воровкой и ей отомстили бандиты. Потом я заметил, что на меня подозрительно смотрит дворник, и поскорее ушел. Приехал в Салтановск и все выложил Ковальчуку.

— Вы нам все рассказали? — внезапно строго спросил Минхан.

— Все! — испуганно ответил Зикен. — Честное слово…

Его увели.

В кабинете на некоторое время воцарилось молчание.

Первым заговорил Кирилл Борисович.

— Шигарев, — сказал он, — ты отгуливать за салтановские дни станешь или сразу в работу?

Мы с Минханом переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Чего ты веселишься, Шигарев? — удивился Полковник. — Веселый какой!.. Ты учти, работы на­валом.

Это уже было сказано вполне серьезно…

Спросив позволения, я отправился на поиски Вени.

Полковник предупредил, чтобы “на дно” мы не уходили: в скором времени можем понадобиться. Оба…

Вениамин страшно обрадовался, увидев меня. Он уже обо всем знал, о всех моих “подвигах” в Салтановске. По правде сказать, я тоже обрадовался. Мне все эти дни не хватало его здорового скептического “оптимизма”.

— Здорово провернул! — Веня хлопнул меня по плечу.

— Это они сами провернулись, — скромно ответил я — Тебе привет от толстяка.

— Как он там? Акклиматизировался?

— Ему заместитель нужен. Может, поедешь?

— Нет, я скоро кандидатскую защищу и в науку подамся, — ответил Веня и рассмеялся.

Мы вышли из отдела и зашагали по длинному коридору.

— Что новенького о “Высоком” и “Седом”?

— А-а! — воскликнул он. — Давай здесь постоим, покурим.

— Шеф просил не уходить “на дно” Сказал, можем понадобиться…

— Да нет, — покачал головой Веня. — Они теперь надолго засели с Абугазиным. Им сейчас есть о чем поговорить. Без свидетелей.

Бизин редко ошибается, если речь идет о Полковнике. Он “читал” его мысли. До Кирилла Борисовича как-то доползли эти слухи, и он взял Веню в оборот: “Ты, значит, меня читаешь, Вениамин, да?” “Читаю, Кирилл Борисович, а что?” “Ну и что ты во мне прочитал?” “Я пока еще на середине. Путано все!..” Кирилл Борисович посмотрел на него и погрозил пальцем. Полковник сам привел Веню в уголовный розыск. Мы-то знаем, что Вениамин — сын его старого друга, погибшего в период коллективизации в Сибири.

— Начал я, естественно, с “Высокого”, — заговорил Веня. — О нем хоть что-то известно: высокий, вальяжный, опять же бакенбарды. Но только что это все без имени-фамилии, а? Опять по соседям Галицкой пошел. Ну, немного повезло. Один из соседей припомнил, что Галицкая как-то раз назвала “Высокого” Всеволодом Константиновичем. Ну, и стал я его по картотеке вычислять…

— Да, повезло тебе, — посочувствовал я.

— Будь здоров!.. Двести тысяч мужчин в городе! И всех я их вручную перебрал. Карточку за карточкой. Спина деревянная. Пожалуйста, вместо мольберта теперь можно использовать. Ноги? Нет ног! Пыли — сколько угодно! Работенка попалась, а?

— Прими, друг мой, соболезнования!

— Принял. Одно время дошел. Все, думаю, сейчас стану на стенку кидаться, а тут они, миленькие, появились. Сначала одного отыскал, потом, ба, поперли! На жилу, значит, вышел. Только успевай записывать. Семьдесят восемь Всеволодов Константиновичей проживают в нашем городе, в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти. Именно от тридцати пяти до пятидесяти, ибо сосед-то Галицкой твердо заявил, что нашему “Высокому” лет поболее сорока, но не больше пятидесяти. И началась сортировочка. Так сказать, второй этап моей славной деятельности. Впрочем, не началась…