Шрифт:
Борис опустил глаза.
— Я тебя не обману, парень, я помогу тебе, — и голос Франца смягчился, — а если не веришь, можешь уходить… Хорошо?
— Нет, — вздохнул Борис, — я послушаю вас. Я рад работать с вами.
— Ну ладно, — и лицо мужчины стало таким же вежливо, каким было тогда, когда Борис увидел его впервые. Затем Франц немного помолчал и лукаво добавил: — А теперь, парень, я могу дать тебе доказательство, что нашел тебя по поручению одного советского коммуниста. Он вызвал меня и дал мне пароль для тебя. Этот пароль, — он снова помолчал, — «Тара-Тири»…
Борис восторженно вскочил и раскрыл рот. Но Франц строго заявил:
— Больше я ничего не скажу.
Вся семья села за простой обед.
После обеда Антонио с Борисом пошли в город. Наступал вечер. Чем ближе к центру, тем более оживленными и людными становились широкие улицы, аллеи, движущиеся тротуары. Борис держал своего товарища за руку и считал ворон. «Вечный город», как назвали итальянцы Рим, не ошеломил и не удивил его. И эти широкие блестящие улицы, и торчащие тут и там, как одинокие часовые, небоскребы, и сплошной красочный поток автомобилей, и гудение аэропланов, и громкие крики радио — все это мало чем отличалось от того, что Борис уже видел в новых районах советских городов. Старинный Рим скромно прятался в тени самонадеянных сооружений современной техники и архитектуры. Эти сооружения блестели металлом и светлой поверхностью бетона. Подвижная, деловитая толпа мчалась взад и вперед, изредка останавливаясь и образуя как бы островки в своем бурном потоке. Неугомонное радио пронзительными голосами, яркими танцующими плакатами, целыми говорливыми и живыми картинами сообщало жителям Штатов политические, спортивные, биржевые, технические и прочие новости.
ПОГИБ, ПОГИБ ИЗВЕСТНЫЙ ТОРЕАДОР.
ВАШ НОС — ПРЯМОЙ, КАК СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЙ ТОННЕЛЬ. ВЫПРЯМИТЕЛЬ НОСА. ВЫПРЯМИТЕЛЬ НОСА.
НОВЫЕ ТРЕЩИНЫ НА ВЕЗУВИИ.
ЧТО ДУМАЕТ НАШ БАНДИЕРА О ТЕХНИКЕ ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА.
СОЛНЕЧНЫЕ ПАДАЮТ.
АФРИКАНСКИЕ РАСТУТ.
СТАЛЬНЫЕ ДОЛЖНЫ ПОДНЯТЬСЯ.
ВЧЕРА 10 — СЕГОДНЯ 40.
А-М-П.
ПОСЛЕЗАВТРА В ПОЛОВИНЕ ДЕВЯТОГО.
Такими, понятными и непонятными, простыми и загадочными криками были переполнены вечерние газеты в мягком воздухе Вечного города.
Внезапно сверху, с серебристо-синего неба, начал падать самолет, оставляя за собой огненную полосу. Борис, затаив дыхание, остановился. Но самолет, не долетев немного до крыши какого-то дома, вдруг резко выровнялся и понесся вверх. А за ним понеслась и расплавленная огненная лента, выводя на глубоком поле неба все увеличивающиеся буквы надписи:
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
КАЗНЬ
Надпись занимала уже полнеба.
СЕГОДНЯ ВСЕ УВИДЯТ КАЗНЬ ПРЕДВОДИТЕЛЯ МАДАГАСКАРСКИХ НЕГРОВ-КОММУНИСТОВ — ЗОРЕ. СМОТРИТЕ СЮДА.
И на невидимый экран брызнул, как букет цветов, сноп разноцветного света. В громкоговорителях послышался шум толпы, шарканье шагов, дыхание, прибой шепота, гомон. Это — за десять тысяч верст от Рима — в Новой Зеландии — дышала, жила и сгорала от нетерпения толпа зрителей казни, переливаясь на экране яркими красками тропического дня.
Бориса сжали с двух сторон. Римские граждане так же жаждали кровавого зрелища, как и их новозеландские собратья. Толпа сжималась все теснее.
— Господи боже мой, — сказал совсем рядом чей-то наивный сочувственный голос и Борис, обернувшись, увидел пожилую женщину, которая стояла, сложив руки на животе и приоткрыв рот, и смотрела на картину, что разворачивалась перед ней.
Борис вспомнил: это Джиованна — скромная прислуга таинственного министерского дома.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, где громкоговоритель проговаривается
— ШАПКИ ДОЛОЙ!
Громкоговорители вдруг загремели. И толпа, в которой стоял Борис, как сотни и тысячи толп на всем капиталистическом континенте, сняла головные уборы. Сотни миллионов людей вынуждены были чествовать таким образом свое правительство, появившееся на экране. Борис не сразу поднял руку к кепке, и кто-то ткнул его в бок. Это оказался Антонио, который повел глазами на нескольких человек в наглухо застегнутых черных рубашках, стоявших рядом.
— ИДЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВО ШТАТОВ! — сотнями глоток пропело радио, и кучка людей на экране быстро приблизилась к трибуне.
Впереди шел маленький То-Кихо рядом с высоким худощавым стариком, Генри Фордом. Толстый О’Ирн — министр финансов — переваливался следом на огромных слоновьих ногах. Он определенно скучал. Рядом с ним шел стройный, нервный Бандиера. Римская толпа встретила его аплодисментами. За ними шли еще несколько человек. Позади всех, внимательно оглядываясь вокруг, шел Вивич; одну руку он засунул в карман, в другой нес небольшой чемоданчик. Его бледное, желчное лицо было неподвижно, как каменная маска.
— ИДУТ ЧЛЕНЫ ПАРЛАМЕНТА МИРА! — известили радио-лакеи. На расположенных амфитеатром скамейках трибуны, негромко переговариваясь, занимали места выдающиеся представители банков, концернов, торговых фирм, а также некоторые знаменитые спортсмены, охотники, актеры, писатели, ученые…
— Интересное зрелище? — спросил один из депутатов, и этот личный вопрос, адресованный соседу, разлетелся по всему миру.
— Да, — ответил собеседник. — Вы заметили, как молчалив Вивич? Он готовит что-то необычайное…