Я ударил себя по озабоченному лицу. По небритым щекам. С силой, со злостью. И да! С лютой, безжалостной ненавистью. Я упал, выронив сумку, крестом разметав руки, в изумлении распахнув широкий рот. Зря я упал. Упавшего бить всегда легче. И я бил! За все, что стерпел. За все, что придется стерпеть. Я бил свое искривленное в ужасе лицо, свою тощую грудь, свой вялый живот. Я ненавидел себя! Только себя я сейчас и ненавидел!

Наконец я резко остановился, и в последний раз взглянул на свое окровавленное, еле дышащее отражение. С прощальной печалью заново поднял испачканный в грязи щит. Пора! Вот теперь уже точно пора! Без права досрочного. Без свиданий и прогулок. Ты знаешь, что я прав. Я посмотрел на часы. Время выдвигаться на вокзал.

Через час я уже сидел на неудобном кресле и безвольно смотрел в окно. Я возвращаюсь в Москву. Возвращаюсь домой. Возвращаюсь вроде бы со щитом, но кажется, что на щите. Сегодня я предал верного друга и улыбнулся заклятому врагу. И это, конечно, временно. Только до тех пор пока...

Клянешься? Не клянись, нечем тебе ещё клясться. Разве что щитом, но не хотелось бы клясться последним. Эх, вернуть бы все чуть-чуть назад. Но поезд уже тронулся с перрона. Ему плевать, кого он везет в своих потрепанных вагонах. Он просто проедет свой путь от завода до свалки. Как бы мне этот путь не повторить.