– Принеси, пожалуйста, из багажника овчинные жилеты, которые я на страусиной ферме купила, - попросила она Егорку.

Жилеты были тёплые, мягкие и ими укутали Горного Змея. Вернее, тот небольшой кусочек Горного Змея, на который Маруся мазь нанесла.

– Лететь ему категорически нельзя!
– сказала она Егорке и дракончику.
– Нужен покой, тепло и надо придумать, как через эту чешуйчатую загородку массаж сделать.

– Спите, - сказала она Горному Змею.
– Сон - лучшее лекарство.

Он послушно закрыл глаза.

– А нам что теперь делать? Пойти в разные стороны искать?
– спросил Егорка.

Горный Змей застонал, порываясь встать.

– Лягте немедленно!
– прикрикнула она на Горного Змея.
– С радикулитом шутки плохи, не усугубляйте!

Старый дракон вздохнул так, что по всему озеру пошли волны. И лёг. Доктора слушаться надо.

Егорка огляделся, думая, с какой стороны начинать поиски. К нему подошёл Змей Добрыныч и тихонько сказал: - Не суетись, Егорий. От пешего тута толку нет. Лететь надобно.

– Так ведь он болен, - Егорка оглянулся на Горного Змея. Тот хрипло дышал и морщился, видно было, чо боль ещё не прошла.

– Тады, - сказал Змей Добрыныч и расправил плечи, - полечу я.

Необъятное Кулундинское озеро, как найти на твоих просторных берегах двух человеков? Люди так малы по сравнению с тобой, даже такие богатыри как Михаил. Куда лететь маленькому дракончику в поисках пропавших друзей? Добрыныч летел и летел, а Михаила с Фросей всё не было видно. А если он их не найдёт? Нет, нельзя, не думай об этом! Коли надобно сыскать - значит, сыщем.

Дракончик снизился к воде и прокричал: - Жемчужинка! Жемчужинка!

Озеро не отвечало.

Змей Добрыныч уже начал уставать. Он был не таким уж и сильным, не таким уж и взрослым, не таким уж и тренированным, чтобы облететь великое Кулундинское море. Они с дядькой всё больше под землёй сокровища стерегут, а под землёй не полетаешь. Хотя порой случается. Дракончик вспомнил, как напугал кладоикателей. Таперича они завсегда икать будут, коли к кладу приблизятся. Заикают, его вспомнят, да не нонешнего красавца, над озёрной гладью на крыльях парящего и своим радужным отражением любующегося, а давешнего, страшного, лютого. "Икать-тикАть", - захихикал Добрыныч. Он зашёл на новый круг и снова закричал: - Жемчужинка! Ау!

Он летал и летал, кричал и кричал, но никто не отзывался. Не было ни Жемчужинки, ни Фроси, ни Михаила. И сил уже тоже не было. Надобно возвращаться. Но вернуться с пустыми крыльями - это не только признать, что он не справился. Гораздо страшнее не найти. Где-то же они должны быть! Найти, спасти. Люди за просто так не исчезают. Динозавры тоже. "Найти, спасти!" - повторял Добрыныч как заклинание. Он уже не мог летать, крылья устали, шеи клонились вниз, не было сил держать головы, не было сил махать крыльями. Страшно хотелось пить. Жажда мучила нестерпимо и все три головы сверлила мысль, что вода вот она, рядом, чуть ниже полететь и можно хлебнуть, пить, пить, пить, а потом добраться до берега вплавь, с наслаждением окуная уставшие крылья в чуть солоноватую воду. А ещё лучше - выпить всё Кулундинское море и пойти пешком. Это огромное необъятное Кулундинское, его не выпить, не облететь, не справиться с ним маленькому дракончику. "Попей и вертайся ни с чем", - нашёптывал кто-то внутри. Добрыныч облизнул пересохшие губы и взлетел повыше. Подальше от искушения нырнуть.

Вдоль берега. Держись вдоль берега. "Тады, могёт быть, и тебя найдут, коли рухнешь без сил", - съехидничал драконий внутренний голос. "Отстань!" - огрызнулся Добрыныч.
– "Я друзей ищу." Внутренний голос захохотал: "Не бывает у драконов друзей! Аль ты не дракон?"

Добрыныч устало и упрямо подумал: "Мож я и не дракон. А всё одно найду их!" И снова, и снова, и снова разворачивался и летел, выглядывая на бескрайних берегах фигурки малюсеньких сверху человечков. Несколько раз он видел людей и сердце его чуть не выпрыгивало от радости, но каждый раз это отказывались не те люди. Рыбаки. Пастухи. Купающиеся загорающие семьи. А тех двоих, которых он искал, не было.

Силы уже давно кончились и он сам не понимал, как летает. Что его держит в небе? И вдруг догадался: "Из чистого упрямства держусь, не люблю сдаваться." А ещё через пару кругов понял, что дело не в характере, а в чём-то совсем другом. Его держит в небе страх. Не за себя, а за Фросю с Михаилом. И за Жемчужинку, дурынду малую. Он за неё переживал, волновался, боялся. Он её... любил? "Драконы никого не любят!
– напомнил внутренний голос.
– Только золото и каменья."

"Значится, я не дракон, - согласился Добрыныч.
– Пойду к динозаврам жить. Примут они меня?" На каникулах Егорка рассказывал ему и о динозаврах, археоптериксах, дальней драконьей родне, и о самолётах, и о ракетах, и сейчас Добрынычу показалось, что он - маленькая ракета, мечущаяся над поверхностью большого озера. Как там Егорка говорил? "Расставаться с первой ступенью ракеты - процесс, конечно, непростой... Но что же делать, лететь-то надо!" Ну что же делать, лететь-то надо. Дракончик на мгновение задумался: а чем была его первая ракетная ступень - жадностью, глупостью, драконьим норовом? Отвалившаяся и навсегда утраченная ступень - это другой Добрыныч, тот Добрыныч, который ни за кого не переживал, не терял друзей, не заменял заболевшего дядьку. А в небе остался Добрыныч-друг и Добрыныч-брат, старший брат маленькой потерявшейся Жемчужинки.

И когда он почувствовал это, он их нашёл.

Горному Змею не спалось. Какое спать, коли племяш маленький ишо не возвратился? Ждать, когда ребёнок самостоятельно вернётся домой - самое нервотрёпное дело, это любая мама знает. А Горный Змей не знал, не было у него детей, и с Добрынычем они впервой расстались. Старый дракон волновался, вздыхал и поглядывал на горизонт. Ну где он там? Почто не возвращается?