– Сотни беженцев в этом уже убедились. Среди них было немало таких, с кем я и Лютто поддерживали дружеские отношения. После изгнания мы о них больше ничего не слышали.

– А что случилось с вами?

– Это произошло в городе Дормстад…

– Там мы с вами встретились и оттуда начали свое путешествие.

– Верно, господин. Только если бы мы с Лютто двумя днями раньше примкнули к другому каравану, то наше путешествие… равно как и ваше… скорее всего, не состоялось бы… В Дормстаде мы с Лютто устроили очередное представление. Это произошло на площади с большим фонтаном по центру. Был какой-то праздник, и там собралось много народу. Мы решили, что момент самый подходящий, и начали зазывать людей. Лютто натянул бечевку над фонтаном, привязав ее концы к стволам парковых деревьев.

– Довольно ненадежная опора, – расценил Кейлот.

– Для человека, который может идти по небу, перепрыгивая с одного облака на другое, точно по камням через реку, это сущий пустяк.

– Лютто на такое способен?! – удивлению воина не было предела. – Он ничего мне об этом не говорил!

– Он слишком скромен, чтобы хвастать.

– Да? – недоверчиво протянул Кейлот, отмечая про себя, что скромность – это одна из тех немногих добродетелей, что не вошли в комплект достоинств Лютто.

– Он выделывал на этой веревке такие трюки, что у людей, наблюдавших за ним, кровь стыла в жилах. А я стоял внизу, у фонтана, и забавлял детишек. Помню, одному из них очень захотелось потрогать Самума. Я ответил мальчику, что это невозможно, ибо саламандра очень горячая. Но карапуз попался на редкость упрямый. Принялся канючить и реветь. Но я был непреклонен. Самум – не игрушка, и единственный человек, которому он не может причинить вреда, это я. Но мальцу это было невдомек. Он видел Самума, восседающего у меня на плече, ползающего по рукам, взбирающегося на голову, и ему безумно хотелось дернуть его за хвост, точно обыкновенного речного тритона. Избалованный, очень скверный мальчишка. Его рев действовал мне на нервы. Я был донельзя измотан годами разъездов, выступлений, лишений и страха, и в тот миг не заметил подвоха. Через какое-то время я осознал, что больше не слышу всхлипываний, и решил, что мальчишка ушел. Остальная детвора вела себя тише и почтительнее. Я решил отпустить Самума и позволить ему пробежать круг-другой по каменному бордюру фонтана. Пока Самум преодолевал первое полукружье и находился у меня в поле зрения, все шло замечательно. Дети смеялись и хлопали в ладоши, Самум семенил короткими лапками, а я развлекал огненными рыбками тех зрителей, которым Самум по каким-то причинам оказался неинтересен или попросту надоел. Но когда моя саламандра скрылась за струей фонтана, вот тогда-то все и произошло. Капризный мальчишка, как оказалось, никуда не делся, он просто прятался за фонтаном, и ждал, когда я потеряю бдительность. И, это случилось. О, грозовые небеса! Как же это случилось! Он схватил Самума и…

Ватто напряженно сглотнул. Кейлот видел, как нелегко южанину справиться с нахлынувшими эмоциями.

– И что случилось? – спросил воин, догадываясь, впрочем, что ничего хорошего.

– Понимаете, Самум – это тоже часть меня. Когда кто-то хочет причинить ему вред, я всегда воспринимаю это как угрозу в свой адрес. У нас с Самумом одно восприятие на двоих. Поэтому когда мальчик занес руку над Самумом, мне почудилось, будто чернильная тень накрыла меня самого. А когда он ухватил его ладошкой поперек, как хватают палку, но никак не живое существо, я ощутил это так, будто кто-то изо всех сил сдавил мне ребра.

Ватто снова умолк, чтобы сделать пару длинных глотков из фляги с водой и перевести дыхание. Лютто лежал совсем неподвижно. Кейлот сомневался, что южанин мог так быстро заснуть. Но даже если он продолжал бодрствовать, то никак не реагировал на волнующий рассказ брата. При условии, что рассказ этот действительно мог его волновать.

– Все случилось очень быстро. К сожалению, я не мог ничего сделать. Мальчик сильно обжег себе руку. Поначалу не ощутил боли, но когда она добралась до его мозга и взорвалась там, словно хлопушка, он закричал и отбросил Самума. Саламандра угодила в фонтан, и вода забурлила вокруг нее. Далее я все помню смутно. Если спросить Лютто, то он, верно, сможет рассказать много больше, поскольку сверху все прекрасно видел. Самум упал в фонтан и исчез. Он потух, а горячий клубящийся пар, поднявшийся от воды, затянул всю площадь. Люди с криком бросились бежать. Наверное, решили, что разгневанный колдун наслал на них проклятие. Не могу сказать, что это было не так. Я был зол и раздосадован, понимал, что все покатилось к чертям, и мне хотелось расквитаться с ними.

Ватто выглядел как человек, который с болью и омерзением вскрывает гнойник, успевший разрастись до внушительных размеров.

– В белой клубящейся пелене они сталкивались друг с другом, кричали и вопили, дрались и царапались, принимая один другого за каких-то нелепых чудовищ, насланных чародеем под покровом тумана. Но едва ли не весь шум площади и шипение воды в фонтане, которая, точно кислота, разъедала тело Самума, перекрывал визг… рев… крик мальчика. Он вопил, как раненое животное. Должен вам сказать, что существует не так уж много ситуаций, когда человек уподобляется зверю. Но когда это действительно происходит, не приходится сомневаться, что дело обстоит просто ужасно. Лютто сказал, что увидел, как его ладонь сперва покраснела, а потом стала обугливаться. Думаю, шансов сохранить конечность у мальчика уже не оставалось.

Ватто замолчал и опустил глаза, давая понять, что это конец истории. Самое время задавать волнующие вопросы, делать выводы и искать виновных.

– Я – убийца, господин, – коротко признал Ватто, поднял руку и провел указательным пальцем по косому шраму, рассекшему левую щеку, – поэтому-то меня и заклеймили.

Кейлот нахмурился. Его мрачное выражение лица Ватто воспринял, как порицание в свой адрес.

– Здесь сложно сделать однозначный вывод, – заговорил, наконец, воин. – С одной стороны, виноват, конечно же, ты, поскольку недоглядел. С другой стороны, виноват и мальчишка. Ему не следовало хватать волшебную саламандру, и ты предостерегал его против этого.

– Дети не всегда слушают то, о чем им говорят взрослые. А мне следовало отозвать Самума в тот самый миг, как только малыш начал капризничать. Коль я этого не сделал, то и повинен в случившемся тоже я.

– Есть и третья сторона, – продолжал размышлять Кейлот. – Родители мальчика, которые не усмотрели за ребенком. Если бы на месте того мальчишки оказался мой сын Кеймон, то такого никогда бы не произошло. Во-первых, Кейм не был избалован, как иные дети, во-вторых, всегда поступал так, как говорили ему старшие, а в-третьих, если бы позволил себе капризничать, то получил бы хорошую выволочку.