– Дарин, может, сведения не так уж и верны?
– пролепетал герцог Анкала.

Он уже жгуче жалел, что передал сплетню брату и привел к нему болтливую служанку. Обычно, загоревшись какой-то идеей, принц просто переставал замечать препятствия. И Отец в непостижимой мудрости своей наградил его упорством, граничившим с помешательством.

Например, поняв, что Нирер станет отличной гаванью для торговых кораблей, приплывающих в королевство, принц не пожалел сил, чтобы превратить прибрежный городок в эту самую гавань. И как-то не заметив, что между Анкалами и вожделенной территорией лежит еще и княжество Орг. Впрочем, княжество никто долго не оплакивал. Включая его население, от которого едва пара тысяч человек осталось.

– Верны. Убеждён, что верны. Задницей чувствую, - заверил брата галантный и утонченный принц.

– Но ты же сам говорил, что она пришла к тебе девственницей, - робко попытался возразить Далан.

– Я был пьян, - в своих ошибках Дарин признавался крайне неохотно.
– Подсунь мне тогда кобылу, я и ее бы за девственную принцессу принял.

– Если ребенок существует, то его необходимо отыскать, - подал голос король.

Который, в принципе, их разговор слышать был не должен. Собственно, за шумом, стоявшим в зале, братья, сидящие рядом и наклонившие голову друг к другу, и себя-то слышали с трудом. И, вообще, Его Величество, снисходительно наблюдающий за придворными, у которых бурный восторг от благочестия Их Высочеств уже сменялся вполне здоровым желанием поесть и хорошенечко выпить, прислушиваться ни к чему не должен был.

– Девочка может стать не только прекрасным рычагом воздействия на твою супругу, Дарин. Но и поводом ставить условия Империи. Так что, отправляйтесь в паломничество с моим благословением, - закончил король.

Его братьям не оставалось ничего, как только поклониться, полностью подчиняясь воле Его Хитрого и Злопамятного Величества.

***

На следующее утро, едва солнышко подрумянило горизонт, столица славной страны Анкалов вновь содрогнулась от колокольного звона. Но, на сей раз, он звучал не радостно и празднично, а торжественно, размерено, призывая души обдумать свои грехи и раскаяться.

И вновь от королевского дворца до собора двигалась процессия, будто повторяя свадебный кортеж. Но теперь это было не шествие молодости и любви, а дорога страданий и искуплений. Впереди, важно, как селезень, ведущий за собой неразумных утят, переваливался с боку на бок епископ.

На сей раз ему пришлось обойтись без ослика. Поэтому святой муж был, наверное, единственным, кто в этой процессии по-настоящему страдал. Ибо короткие и толстые ножки его давно разучились даже просто поддерживать не в меру раздобревшее в богоугодных ограничениях тело. А теперь их заставляли еще куда-то нести без малого четыре центала[2]. А ножки - не ослик, они не казенные.

Но все дурное непременно имеет и обратную, положительную сторону. Невыносимые страдания епископа отразились на его лице такими терзаниями, которым бы позавидовали и первые мученики. И уже по этой причине процессия была овеяна атмосферой святости и смирения.

За святым отцом следовали все те же представители монашеских орденов. Сегодня они были облачены в рубища[3]. Головы их с выбритыми проплешинами тонзур были увенчаны веригами[4]. И на спинах всех без исключения святых братьев проступала кровь из ран, нанесенных во время самобичевания.

Такое смирение плоти вызывало уважение у простого люда, скромно и чинно расположившегося на тротуарах. Но столь суровые меры горожанам были непонятны. И, поэтому, монахам вновь не удалось завоевать всеобщей любви. Спасибо, хоть очистками и овощами не кидались. Иначе бы светлое шествие и вовсе превратилось бы в путь тех самых великомучеников.

Вслед за монахами шествовали король и молодожены. А потом уж и придворные в полном своем составе. Кающиеся паломники были босы и одеты только во власяницы. Правда, суровые рубашки, сплетенные из ранящего нежную кожу конского волоса, одеты были поверх исподнего. А у опытных царедворцев и вовсе имелись одеяния на невидимой постороннему глазу, но надежной мягкой подкладке.

Цвет аристократии государства, перебирая четки, монотонно возносили молитвы Отцу и Матери. Хор голосов, слитый в невнятное бормотание, вторил Его Величеству, который вел партию солиста. Данкан был единственным, кто не опускал глаза долу, а наоборот возводил свои невероятно синие очи к небу. Волосы его, расчесанные до шелковистого блеска, трепал легкий ветерок. И возвышенное лицо короля было белее утренних облаков. И то, что при этом он умудрялся двигаться вперед, не спотыкаясь и падая поминутно, являлось настоящим чудом.

Горожанам не найти было более яркого и возвышенного примера для благочестия. И при виде своего правителя, они без принуждения опускались на колени, осеняя себя святыми знамениями. Наверное, еще никогда Отцу и Матери не поступало столько искренних прошений об отпущении грехов, как в этот день.

Юные супруги превзошли сами себя. И если Ее Высочество, обряженная во власяницу, еще более чем обычно, напоминала ангела, то Его Высочество своим видом поражал. Вероятно у дворцового кастелянта не нашлось подходящей одежды черного цвета, поэтому принц начал свое паломничество в такой же, как у всех, серой грубой рубахе. Но она ничуть не портила его облик. Напротив, Дарин как никогда походил на сурового колдуна. Поэтому несколько выбивался из общего благолепия.