Нельзя, однако, упускать из виду, что древнейшие известные упоминания касаются только западных иранцев — мидян, персов, тогда как история (и предистория) основной массы иранцев Востока и Средней Азии оставалась во мраке, несколько рассеявшемся лишь в наши дни в связи с открытиями советских археологов (Хорезм, Бактрия, Ниса).

Больше, чем реальная история древних иранцев, известны их религия и мифология с элементами героико-эпических сказаний. Источником наших сведений является Авеста — религиозный свод, кодифицированный при сасанидах (III—VII вв. н. э.).

Значительные фрагменты Авесты (в том числе целые книги) дошли в редакции уже мусульманского времени и в рукописях позднего Средневековья. Мы имеем основной текст на авестийском языке (некогда ошибочно именовавшемся зендским), мертвом уже во времена первых сасанидов, и комментированный перевод к нему (зенд) на среднеперсидском пехлевийском языке. Отсюда «Авеста у зенд» — основной текст и комментарий, или, в популярном наименовании, «Зендавеста». Неполнота дошедшего свода компенсируется другими памятниками пехлевийской литературы, где перечислены разделы и содержание всех частей сасанидского свода.

Не касаясь догматической и культовой стороны Авесты, отметим, что, наряду с молитвенными формулами, заклинаниями и тому подобным, здесь содержатся гимны — древнейшие памятники религиозной поэзии, так называемые гаты (возможно, современные началу зороастризма — VIII—VII вв. до н. э., если не раньше, в пределах первого тысячелетия) и яшты — песнопения в честь народных, позднее введенных в пантеон зороастризма, божеств — язата (в «Шахнаме» — Изед, Йездан).

В этих сюжетно древнейших частях Авесты мы преимущественно и находим элементы мифологических народных сказаний, сопоставляемых, с одной стороны, с мифологическими образами древних арийцев Индии (ведийские гимны и брахманские комментарии), а с другой — с отражениями мифов в позднейшей пехлевийской, арабоязычной и новоперсидской (таджикской) литературе, вплоть до «Шахнаме» Фирдоуси.

О наличии и даже особом культе героических и романтических сказаний древних иранцев свидетельствуют многие источники, преимущественно же записи греческих, а позднее и латинских, византийских, отчасти китайских, армянских, сирийских, наконец, арабских авторов: историков, географов, путешественников, врачей, бывших при дворах персидских царей. Это — рассказы и описания Геродота, Ксенофонта, Ктесия, Агафия, Страбона, Моисея Хоренского и плеяды арабских и арабоязычных авторов, использовавших источники, ныне для нас не доступные. Сюда относятся сказания об Астиаге, Кире, Дарии, Зопире-Шираке, романтические сказания о Заринее и Стриангее, о Зариадре и Одатис.

На основании этих прямых указаний в сопоставлении с некоторыми другими данными (например, с отражениями сюжетов эпоса в памятниках изобразительного искусства) можно с полной уверенностью говорить, что во всяком случае во времена ахеменидов (VII— IV вв. до н. э.) в Иране уже существовали популярные в народе эпические сказания, которые еще не были сведены в единый свод. Но надо иметь в виду, что Геродот и другие греки основывали свои выводы на материалах западного Ирана, которые, естественно, были наиболее, а иногда и единственно доступны западным соседям Ирана. Определенное отражение эти сказания получили, как мы увидим далее, и в «Шахнаме».

Однако основную массу эпических сказаний, отраженных в «Шахнаме», составляют сказания, не известные грекам и бытовавшие на востоке. Заслугой академика В. В. Бартольда как раз и является уточнение того факта, что эпические сказания в основном давал восток, а не запад Ирана: «Литературная обработка эпических мотивов и приурочение их к определенным историческим лицам — сосредоточивались как в мусульманский, так и в домусульманский период на востоке Ирана» [414] .

Следующие исторические периоды, не считая мимолетной, но столь значительной эпохи Александра, эпохи греко-македонского завоевания Ирана, т. е. селевкидский и парфянский — наименее изучены. О парфянском периоде прямо надо сказать как о самом туманном в истории Ирана. Лишь раскопки Нисы несколько рассеяли этот мрак неизвестности.

Основываясь на сопоставлениях с фактами последующей эпохи сасанидов, можно с уверенностью утверждать, что в эти, главным образом парфянские, столетия эпические сказания Ирана, во-первых, сделались в целом достоянием и запада Ирана, а во-вторых, прошли стадию циклизации.

В начале сасанидского периода уже были определенные циклы сказаний о Ростеме, Исфендиаре, Сиявуше, Кей-Хосрове и других, что создало возможность перехода к следующей стадии — комплексной кодификации, к фиксированию свода эпических сказаний.

Сасанидский период в истории Ирана сравнительно с предшествующими столетиями освещен более полно, но мы все же знаем его недостаточно, гораздо меньше, чем хотели бы, должны были знать. Ведь это важнейший узловой период, во многом предопределивший классическое восточное Средневековье.