Шахнаме. Том 1
вернуться

Фирдоуси Абулькасим
Шрифт:
[УСТАНОВЛЕНИЕ ПРАЗДНИКА СЭДЭ]
Шел горной тропою владыка земли, 660 Немногие с ним приближенные шли. Вдруг видят: несется к ним издали змей, Длины небывалой и ночи темней. Глаза — что кровавые омуты. Тьму На землю нагнал он: все в черном дыму. Не дрогнул Хушенг, быстроумный герой; Он, камень схватив, бурно ринулся в бой; Взмахнул им во всю богатырскую мочь; Отпрянуло чудище, кинулось прочь. Ударился камень о крепкий гранит, — 670 Гранит раскололся и камень разбит. И брызнул огонь из осколков камней, Стал темный гранит багряницы красней. Дракона могучий Хушенг не настиг, — Но тайну огня разгадал он в тот миг. Железом в кремень ударяют с тех пор, Чтоб искра, сверкнув, разгоралась в костер. Рад дивному свету тому и теплу, Вознес миродержец Изеду хвалу; Божественным даром огонь называл, 680 Людей поклоняться ему призывал. Сказал: «Это благо послал нам Йездан, Чти свято огонь, коли ум тебе дан». Горело огромное пламя всю ночь, Сидел пред огнем он с мужами всю ночь. За чашей вина веселились они; Тот праздник зовется Сэдэ искони [62] . Тот праздник, как память Хушенга, мы чтим. Властителю быть подобает таким! Он благами землю насытил сполна; 690 За то ему миром хвала воздана. . . Изедом наставлен, владыка благой От ланей, онагров и дичи другой Быков, и ослов, и овец отделил, И тех, у которых достаточно сил, Велел приучить подымать целину. «Впредь, — молвил он, — дань трудовую в казну Несите из собранной жатвы, а скот Держите четами, да будет приплод». Зверей густошерстных велел убивать, 700 И бережно шкуры с убитых снимать. Пошла на куницу охота в лесу, На соболя, быструю белку, лису. И шить одеянья из меха зверей Людей научил этот царь из царей. Добыть ему многое было дано, Сберечь — только доброе имя одно. В трудах и раздумьи, не ведая нег, Ища, созидая, провел он свой век. Когда к благоденствию край он привел — 710 Наследнику отдал он царский престол. Злой рок ни на миг не отсрочил конца, Не стало Хушенга — царя-мудреца. Пощады от рока не жди на земле. Тебе не узнать, что таится во мгле.

62

Зороастрийский праздник в память открытия огня, установленный в десятый день месяца Бехмен (одиннадцатый месяц персидского солнечного календаря, соответствующий январю-февралю нашего календаря).

ТАХМУPEC [63]

[Царствование длилось тридцать лет]

Достойный был сын у царя — Тахмурес, Кому подчинился злокозненный бес. Когда, опоясан на царство, взошел Наследный властитель на отчий престол — Явились мобеды в державный чертог [64] , 720 И, милости полон, владыка изрек: «Достоин владеть я престолом, дворцом, И палицей царской, и царским венцом. С земли изгоню я насилье и страх, Свой век проведу я в служеньи, в трудах. Отрежу везде Ахриману пути; Под властью моею земле расцвести. Все силы земные, что благо несут, На свет извлеку я, избавлю от пут». Царь новому делу людей стал учить, — 730 Овечье руно остригать и сучить; Учил превращать в одеянье руно, Ткать так, чтоб ковром становилось оно; Учил он, как скот быстроногий пасти, Соломы, травы и овса запасти. Повадки пугливых зверей изучив, Собаку и кошку средь них отличив, Сумел из пустынь приманить их и с гор; Служить человеку — удел их с тех пор. Из мира пернатых, средь лучших пород, 740 Избрал Тахмурес гордых соколов род. Он стал обучать их, усердьем горя; Весь мир удивлялся искусству царя. Он холить велел их и нежно ласкать, Учил он приветливо их окликать. Он кур приручил, петуха; с той поры Чуть свет оглашаются пеньем дворы. Всему, что страну к процветанью ведет, Усердно трудясь, обучал он народ. Он молвил: «Зажгите весельем сердца, 750 Душой благодарной восславьте Творца! Он власть над зверями нам дал обрести. Хвала! Это он указал нам пути». Советника мудрого дал ему рок, Такого, кому ненавистен порок. Прославленный звался Шейдаспом [65] ; он жил Для блага, ему неустанно служил. Уста его пищи не ведали днем, А ночью молился он в доме своем. И ближних постам и молитвам ночным 760 Учил он, желанен везде и любим. Он был повелителю светлой звездой, А злобному недругу был он уздой. Владыку он вел по благому пути, Лишь правдой величье хотел обрести. Царь сердце очистил от кривды и зла, И вот благодать на него снизошла. Герой, Ахримана в борьбе полоня [66] , Вскочил на него и погнал, как коня, И после не раз, оседлав сатану, 770 На нем объезжал за страною страну. Увидя, какие вершит он дела, На шаха восстали исчадия зла; Сбежались во множестве, злобой горя, Задумав оставить престол без царя. Узнал Тахмурес, ярым гневом объят, Какие намеренья бесы таят, И палицей тяжкою вооружась, Помчался, напасть на нечистых решась. В бой ринулись, бешеной злобы полны, 780 Свирепые дивы и вслед колдуны. Их вел огнедышащий, яростный бес. Пронзительный вой поднялся до небес; Пыль темная землю и высь облегла, Застлала глаза непроглядная мгла. Властитель вперед устремился, готов Разить беспощадно свирепых врагов. Там — бесы вопящие, пламя и дым; Здесь — воинство с мощным владыкой своим. Недолго тянулся губительный бой 790 Царя Тахмуреса с бесовской ордой. И с третью нечистых расправился он, А прочих увел победитель в полон. И пленники, в путах, влекомы в пыли, Взмолились тогда властелину земли: «Нам жизнь подари, и тебя мы за то Научим тому, что не знает никто». Пощаду владыка дал сонму тому, Чтоб новые тайны открылись ему. Как только избавились дивы от уз, 800 Пришлось им вступить с Тахмуресом в союз. Владыку писать научили они [67] , Зажгли в нем познанья благие огни — Писать, да по-разному — на тридцати Наречьях: фарси, пехлеви и согди [68] , Руми, и тази, и китайскую речь — Все в четкие знаки умел он облечь. Всего тридцать лет он процарствовать смог; Кто б столько свершил за недолгий тот срок? Он умер, но славным потомки горды; 810 Навек сберегли его имя труды. О рок, не расти нас, коль хочешь скосить; А если ты косишь, на что и растить? Сегодня иного возносишь в зенит, А завтра — взнесенный во прахе лежит.

63

Тахмурес — в Авесте — Тахмаурупа («мощный»). В «Шахнаме» — третий царь династии, сын Хушенга (титул — Дивбенд, т. е. связывающий дивов).

64

В данном случае — анахронизм. Мобеды — жрецы зороастрийского культа — появились значительно позднее.

65

Шейдасп — первый советник Тахмуреса, мудрец-аскет. Его имя сопоставляется с именем, упоминаемого средневековыми арабоязычными авторами Будаспа (Юдасфа), легендарного основоположника астрономии.

66

Победа Тахмуреса над Ахриманом знаменует полную победу над миром зла и является как бы предпосылкой грядущего «золотого века».

67

Интересно отметить, что по народным преданиям искусство письма получено человечеством от... Ахримана! По этим преданиям, дэвы скрывали его от людей, но после победы Тахмуреса были вынуждены поделиться с ними своими знаниями.

68

Фирдоуси перечисляет важнейшие из упомянутых тридцати языков: современный ему персидский язык (фарси), литературный язык старого Ирана (пехлеви), литературный язык Средней Азии — согди, греческий язык (руми), арабский язык (тази) и китайский язык,

ДЖЕМШИД

[Царствование длилось семьсот лет]

Отважный Джемшид, молодой властелин [69] , Заветам родителя преданный сын, Надев золотую корону царей, Воссел на престол по закону царей. И царский над ним воссиял ореол, 820 И каждый почтить властелина пришел. Земля отдохнула, раздоры забыв; Джемшиду и зверь покорился, и див. И славной людей одарил он судьбой; Державный престол озарил он собой. Он молвил: «Изеда со мной благодать [70] ; Мне быть и мобедом и шахом подстать. Я злых обуздаю, их в пепел сотру, И душу открою навстречу добру». Он взялся сперва за военную снасть, 830 Мужам дал к источнику славы припасть. Металл размягчая над жарким огнем, Доспехи он выковал: щит и шелом, Кольчугу, броню для бойцов и коней, В искусстве своем становясь все сильней. Трудился над этим с полсотни годов; Труды его дали немало плодов. Затем он для битв и пиров изобрел Одежды: еще полстолетья провел За выделкой шелка, мехов, полотна  840 Из коконов, шкурок и светлого льна. Прясть нити учил он и, встав за станок, Вплетать хитроумно в основу уток. Людей и кроить он и шить научил, В воде одеяния мыть научил. Затем он к другим обратился делам И радовал мир, полон радости сам. Людей поделил по занятиям он [71] , Полвека заботою той поглощен. Священников, тех что зовем катузи, 850 Кто в мире избрал благочестья стези, Джемшид отделил от сословий других, Обителью горы назначил для них; И там пребывают они, в небеса Моленья и вздохи свои вознося. Второго сословья свершил он отбор; И вот нисари называют с тех пор Героев, что львиной отваги полны. Надежда народа, защита страны, Краса и опора державы они, 860 Хранители воинской славы они. Еще несуди отделил от других — Людей, никому не подвластных, таких, Что сеют и жнут, а закончив труды, Попреков не слыша, вкушают плоды; Одеты в лохмотья — свободны зато; Осыпать их бранью не смеет никто. В покое и мире, без тяжб и забот, Привольно и весело жизнь их течет. Не прав ли мыслитель, чей разум, как день: 870 В раба обратила свободного — лень. Сословье четвертое — ахтухоши; В него ты умельцев усердных впиши, Чье дело — ремесла, чей ревностный ум Покоя не знает, исполненный дум. Так мудрый еще полстолетья царил: Сам счастье вкушал он и людям дарил. В те дни для того разделил он людей, Чтоб каждый, ступая стезею своей, Познав до конца назначенье свое, 880 Разумное вел на земле бытие. И дивам нашел он работу подстать: Заставил их глину с водою мешать, Лепить кирпичи одного образца, И не было этой работе конца. Из камня с известкой див стену воздвиг — Мир зодчества тайну впервые постиг. Воздвигнулись бани, громады дворцов, Дома — человеку спасительный кров. Царь светочей ясных во мраке искал: 890 Стремился добыть самоцветы из скал; Он золото, яхонт, алмаз, серебро Из сердца гранита исторгнул хитро, И недра горы покорились ему, Все тайны земные открылись ему. Еще овладел он искусством, узнав Ценимых людьми благовоний состав. И мускус и амбру добыть удалось И выжать душистое масло из роз. Где корни здоровья, откуда недуг, 900 Пути исцеленья, лекарства от мук, — И эти все тайны властитель открыл; Кто в мире столь щедро людей одарил? На судне потом он поплыл по воде; Пошло с той поры мореходство везде. Еще посвятил он полвека тому; Не ведал искусств, не доступных уму; И с гордостью вспомнив свершенное им, Решил вознестись над величьем земным. Властитель, кого не бывало сильней, 910 Престол изготовил — весь в блеске камней. Покорный веленью властителя, бес [72] Престол небывалый вознес до небес; И там, словно солнце небесных высот, Сиял повелитель прославленный тот. Сходился народ на его торжество, Дивился величью царя своего. Джемшида осыпав алмазным дождем, Назвали тот радостный день Новым днем. То день был Хормоз, месяц был — Фервердин. 920 Забыв о заботах, не помня кручин, Под говор струны, за ковшами вина, Вся знать пировала, веселья полна. И люди тот праздник святой сберегли, Как память о древних владыках земли. Три века так жизнь беспечально текла, Не знали в ту пору ни смерти, ни зла; Не ведали душу томящих тревог, А дивов на рабство властитель обрек. 930 С любовью царю повинуется люд, Повсюду ликуют, пируют, поют. . . Так несся за годом безоблачный год, Земля расцветала от царских щедрот. Он властвовал, светом добра осиян; За милостью слал ему милость Йездан. С ним к людям пришла золотая пора, Иного не видели, кроме добра. Все чтили владыку; душою велик, Всемирной он власти и славы достиг. Шло время. Свое осознав торжество, 940 Он стал признавать лишь себя одного. Владыка, что свято Создателя чтил, В гордыне свой дух от него отвратил. Мобедов, вельмож, окружавших престол, Он речью такой в изумленье привел: «Царить над вселенною — вот мой удел. Немало свершил я блистательных дел. Искусства и знанья живительный свет Я первый зажег, мне подобного нет. По-новому мир я устроил земной; 950 Таков он, как было начертано мной. Не я ль вам одежду и злак даровал, Довольство, обилие благ даровал. Прославлен я всем человечеством сплошь; Где в мире второго такого найдешь? Я тайну целебных бальзамов познал, Болезни и смерть от людей отогнал. Пусть в мире немало державцев иных. Кто, кроме меня, спас от смерти живых? Дар дивный бессмертия мною вам дан; 960 Служить кто не станет мне — тот Ахриман. А тот, кто мне предан, мой подвиг ценя, — Создателем мира признает меня». Повесили головы, слушая то, Мобеды; перечить не вздумал никто. И свет благодати той царственной мгла Сокрыла, и смута в народе пошла [73] . По свету недобрая слава спешит; Покинут мужами властитель Джемшид. В три года и двадцать вся царская рать 970 Рассеялась, трон перестав охранять. Собой пред всевышним Творцом возгордясь [74] , Навлек на себя он погибель тотчас, Говаривал красноречивый мудрец: «Храни благочестье, коль носишь венец. А в ком от гордыни луч веры померк, Тот в горесть и страх свое сердце поверг». Затмился в глазах у властителя день, Свет благостный скрыла зловещая тень. Напрасно кровавые слезы он лил, 980 Напрасно Творца о прощеньи молил. Его разлучил с благодатью Изед, И царь содрогался в предчувствии бед.

69

Джемшид — в «Шахнаме» четвертый царь древней династии пишдадидов, сын Тахмуреса. Один из основных и древнейших образов иранской мифологии, восходящий еще к пастушеской индо-иранской древности. Имя Джемшид может быть разложено на эпитет «шид» (авест. Хшаета, пехл. — Шет) — лучезарный и собственное имя Джем, авест. Йима.

Йима — патриархальный царь-пастырь, первый поклонник светлого божества, обеспечивший людям полную власть над миром, покорность злых сил (дэвов и Ахримана) и безмятежное существование («золотой век»). С образом Йимы связаны сказания-мифы о тысячелетнем блаженстве людей, прерванном наступившей зимой (по другим вариантам — ливнем, потопом), и о спасении избранных во главе с Йимой в далеком селении блаженных. Есть в Авесте указания и на грехопадение Йимы, вследствие его гордыни, и на гибель в борьбе с драконом Ажи-Дахака.

В позднейшей пехлевийской литературе к мифическим чертам Йимы, по-видимому, присоединились предания о государственной деятельности Джемшида.

В период мусульманского средневековья образ Джемшида и в литературе и в народном представлении всё больше переплетался с кораническим образом мудрого царя Сулеймана (библейского — Соломона).

70

Изеда благодать в подлиннике — фарре йе Изади. Слово «фарре», или чаще «фарр», в современном значении — пышность, блеск, великолепие. В этом значении встречается оно и у Фирдоуси — царственное великолепие. В данном тексте, как и по большей части во всей поэме, имеет особое терминологическое значение, восходящее к авест. хварено — царская слава; фарр — это божественная благодать, эмблема царственного происхождения и призвания. Фарр сопутствует царям то в виде ореола (нимба), то в образах барана, парящего орла и т. ц.

71

Разделение людей на сословия отражено в пехлевийских предысточниках «Шахнаме». Описанное Фирдоуси деление общества на четыре сословия соответствует в основе своей сословному (кастовому) делению сасанидского Ирана на жрецов, воинов, земледельцев и ремесленников. Следует отметить подчеркнутое восхваление Фирдоуси третьего сословия — земледельцев, что вполне соответствует идеологической концепции поэмы. Названия сословий — катузи, нисари, насуди и ахтухаши перенесены в Шахнаме из пехлевийских источников с грубым искажением.

72

В подлиннике сказано «див», что можно понять и как Ахриман (главный див), и как рядовой див. Див, дивы (в старом произношении — дэвы) — духи зла и тьмы, демоны, — создания и слуги Ахримана. В «Шахнаме» выступают и рядовые и особо опасные, могучие, имеющие личные имена дивы. Современное див (авест. daeva) сопоставляется с санскр. deva (бог). Это сопоставление дало основание гипотезе о древней — доисторической — вражде, разделившей некогда арийцев Индии и Ирана.

73

Дословный перевод данного бейта: «Когда это было сказано, благодать (фарр) Йездана отошла от него, и мир стал полон разговоров (толков)».

74

Собой пред всевышним творцом возгордясь. — Оборот «собой возгордясь» передает слово «мани», стоящее в подлиннике и являющееся непереводимым на русский язык образованием отвлеченного понятия от местоимения «я».

[СКАЗ О ЗОХАКЕ И ЕГО ОТЦЕ] [75]
В ту пору властитель, исполненный сил, В степи Копьеносных Наездников жил. Йездана боясь и не делая зла, Он правил, и совесть в нем чистой была. Владыку по имени звали — Мердас [76] ; О праведном слава далеко неслась. Богатством властителя дойный был скот, 990 Который плодился и рос, что ни год. Вручил пастухам добросердый мудрец Верблюдиц, и коз, и отары овец, Послушных коров, молоком налитых, Арабских кровей кобылиц молодых [77] ; И каждый нуждавшийся брал молоко, И голод его утолялся легко. Наследник мужал у благого отца, Но не было любящим сердце юнца. Воинственный звался Зохаком; он вел 1000 Беспутную жизнь, безрассуден и зол. Его Бивереспом прозвали — затем [78] , Что на пехлевийском, как ведомо всем, Зовется «бивер» то, что мы на своем Наречьи дэри — десять тысяч — зовем [79] . Арабских коней с золотою уздой Имел десять тысяч Зохак молодой. Две трети их были всегда под седлом — Для пышности, не для сражений с врагом. Приняв проповедника благостный лик, 1010 Див злобный однажды к Зохаку проник, И душу юнца от добра отвратив, Словами опутал, коварен и лжив. Тот слушать был рад излиянья его, Не зная про злые деянья его; Доверился бесу и, душу губя, Лихую накликал беду на себя. Поняв, что обмана подействовал яд, Нечистый был радостью злобной объят. Сладчайшие речи нашептывал он; 1020 А юноша разумом был обделен. «Я тайной владею, — бес молвил ему, — Неведомой, кроме меня, никому». Воскликнул юнец: «Поскорей говори; Мой ум, добродетельный муж, озари». «Дай клятву сначала, — был дива ответ,— Тогда извлеку свою тайну на свет». И, вняв уговорам его, наконец, Обет ему дал легковерный юнец: «Не выдам я тайны твоей никому,  1030 И следовать слову клянусь твоему». И див говорит: «Именитый герой! Зачем на престоле не ты, а другой? Тебе ли склоняться пред властью отца? Послушайся друга, добейся венца. Властителю время в могилу сойти; Он медлит — убрать его надо с пути. Достойней ты славы и трона царя, Тебе подобает корона царя. Доверишься мне, мой исполнишь совет, 1040И власти твоей покорится весь свет». Царевичу сердце стеснила тоска При мысли о крови отца-старика. «Нет, это негоже, — он бесу сказал, — Ты лучше другой бы мне путь указал». Тот молвил: «Коль мой ты отвергнешь совет, Нарушишь ты клятву, нарушишь обет. И клятвопреступника жалкий конец Ты встретишь, но в славе пребудет отец». В силки завлечен обольщеньем его, 1050 Поддался Зохак наущеньям его. Спросил: «Где же средство? Скажи поскорей. Готов я последовать воле твоей». Тот молвил: «Есть средство, спасу я тебя, До солнца главой вознесу я тебя. Тебе лишь одно остается — молчать, Себе на уста налагая печать. Один все, что нужно, исполню я в срок, Ты — в ножнах удерживай слова клинок». Имел при дворце повелитель Мердас  1060 Цветник благовонный, отрадный для глаз. Вставал до рассвета хозяин дворца. Готовясь молитвою славить творца, В цветник совершить омовенье один [80] , Без слуг, без светильника шел властелин. Чтоб ввергнуть властителя в злую беду, Див яму глубокую вырыл в саду, А сам убежал с наступлением дня. Искусно укрыта травой западня. Идет к цветнику в установленный час 1070 Властитель арабов, почтенный Мердас. Приблизился к яме. . . И вот в западне, Покинутый счастьем, лежит он на дне! Упал и разбился по злобе врага, Погиб достославный йезданов слуга. В дни мирного счастья и в шуме тревог Он сына растил, от напастей берег, Готовил его для блистательных дел, Трудов и даров для него не жалел. . . А тот, позабыв о заветах творца, 1080 Безжалостно предал родного отца — В убийстве его соучастником стал. От мудрого мужа я как-то слыхал, Что сыну, хоть барсом он яростным будь, Невмочь на отцовскую кровь посягнуть. Здесь тайную должно причину искать: Разгадку поведать могла бы лишь мать... Свершилось деянье ужасное. Так Державу отцовскую отнял Зохак, Венец на себя возложил и взошел 1090 Властителем на аравийский престол. Тогда, торжествуя, стал дьявол опять Плести свои сети, юнца соблазнять. Он молвил Зохаку: «Ты вверился мне, Зато и блаженствуешь, первый в стране. Коль снова мне верности дашь ты обет И, следуя клятве, мой примешь совет, — Весь мир перейдет во владенье твое, — И птицы, и рыбы в морях, и зверье». Зохака словами в силки заманив, 1100 Вновь каверзу хитрую выдумал див.

75

Зохак (Заххак, в арабизованном написании —  араб. — Даххак) — имя и образ Зохака восходят к авестийскому Ажи-Дахака — трехглавому демону-дракону (ср. совр. аждаха — змей, дракон), т. е. еще к космическим мифам о черной туче — драконе, побежденном солнцем — светлым божеством. В образе Зохака отразились и смутные оспоминания о вторжениях с запада в Иран семитов (ассиро-вавилонян). Персидская историческая традиция приписывает Зохаку даже основание Вавилона. Мифология делает Зохака прямым потомком Ахримана и одним из родоначальников арабов, связывая его и с потомками Таза из рода Кеюмарса. В поздней литературе Зохак — символ тирании чужеземца-завоевателя, образ, противопоставляемый Феридуну — тираноборцу и освободителю.

76

Мердас (этимология неясна) — имя отца Зохака. В «Шахнаме» Мердас — царь кочевников-арабов. Он назван поклонником Йездана скорее в морально-этическом плане (богобоязненный царь), чем по принадлежности к этому религиозному культу.

77

В подлиннике слово «арабский» передано термином «тази», который, с одной стороны, может рассматриваться как относительное образование от собственного имени Таз (мифический родоначальник арабов). С другой стороны, слово тази, вероятно, иранское название арабского пограничного племени таи (таиты), распространяемое на арабов в целом. Словарные значения слова тази в языке фарси: 1) араб, арабский; 2) гончая собака.

78

Бивересп — эпитет, восходящий к авестийским и пехлевийским источникам. «Обладатель 10 000 коней» — человек, несметно богатый табунами.

79

Дэри — лингвистический термин, часто сопутствует термину фарси (название новоперсидского литературного языка). Фирдоуси не противопоставляет дэри и фарси, но противополагает их языку пехлеви. Следует заметить, что среди специалистов нет ясности в этом вопросе.

80

Имеется в виду не ритуальное мусульманское омовение, а обыкновенное умыванье.

[ИБЛИС В КАЧЕСТВЕ ПОВАРА]
Обличье иное он принял. Юнец, Смышленый, речистый, на вид удалец, Внезапно пред новым владыкой предстал, Почтил его множеством льстивых похвал И молвил: «Быть может, царю пригожусь. Я — повар, искусной стряпнею горжусь». И вот уже бес у владыки в чести, И кухню для беса спешат возвести, И ключ от поварни просторной царя 1110 Вручил ему главный придворный царя. А люди в еде изобилья в те дни Не ведали, мяса не ели они. Лишь злаки да овощи в пищу им шли — Все то, что родится из щедрой земли. Впервые животных вести на убой Надумал нечистый. Доволен собой, Он птиц и зверей повелел убивать, Их мясо варить и царю подавать, Чтоб кровью кормился, как яростный лев, 1120 Чтоб в сердце растил он свирепость и гнев, Чтоб злу и насилью не ведал преград, И душу нечистому дал бы в заклад. Сперва он Зохака желтками кормил, Дарящими телу обилие сил. Тот ел и едой нахвалиться не мог, По вкусу владыке пришелся желток. Промолвил тогда сатана-лиходей: «Будь вечно, о царь, вознесен меж людей! Наутро я новую пищу сварю, 1130 Такую, что будет в усладу царю». Ушел и до света обдумывал бес, Каких для Зохака настряпать чудес. Наутро, когда пробужденный восток Сияющий яхонт из мрака извлек, — Принес он на блюде отборную дичь, Чтоб цели своей затаенной достичь. И царь восхитился, испробовав снедь. Так бес его сердце сумел отпереть. В день третий он вновь отличился, подав 1140 Цыплят и барашка с обильем приправ. В четвертый же день поварская рука Искусно зажарила спину быка — Отменное блюдо; сок розовый в нем С душистым шафраном и старым вином. Царь ел, благодарен умельцу тому, Дивился искусству его и уму. Сказал он: «Эй, ставший нам верным слугой! Просить нас о милости можешь любой». И повар ответил: «О мой властелин, 1150 Да царствуешь вечно, не зная кручин! Во мне ты зажег восхищенье души, Тебя лицезреть — насыщенье души. Хотя недостоин я милости той, Меня дозволения все ж удостой К плечам твоим, о повелитель владык, Лицом и устами прижаться на миг». Не мог разгадать скудоумный Зохак, Что втайне готовит злокозненный враг. Он молвил в ответ: «Дозволенье даю; 1160 Тем долю, быть может, возвышу твою». И хитрому бесу доверившись, сам Склонил свои плечи к бесовским устам. Бес дважды к плечам властелина припал И тут же — о чудо! — куда-то пропал. Царь видит: из плеч его змеи ползут, Спасенья ища, заметался он тут; Мечом, наконец, их решился отсечь, Надеясь от тварей себя уберечь. Но только срубил их испуганный шах, — 1170 Вновь змеи, как ветви, растут на плечах. Вот лекарей лучших собрался синклит, И высказать каждый догадку спешит. Но средство найти, чтобы сладить с бедой, Не смог ни один врачеватель седой. К Зохаку, вновь дерзкий затеяв обман, Пробрался в личине врача Ахриман. Владыке сказал он: «Знать, так суждено. Оставить, не трогать — вот средство одно. Обильными яствами их успокой, 1180 Не вздумай испытывать способ другой. Лишь мозгом людским ты их потчуй всегда, — Быть может, убьет их такая еда». Что дьявол вынашивал в сердце, скажи? Чего дожидался от козней и лжи? Иль думал он злою уловкой такой На свете весь род уничтожить людской?
[ГИБЕЛЬ ДЖЕМШИДА]
Вопль несся над ширью иранской земли; Меж знатными распри кровавые шли. Над краем зловещая тьма разлилась, 1190 С Джемшидом расторглась народная связь. Божественный свет над владыкой померк, Он кривде предался и правду отверг. Князья восставали один за другим, И каждый, враждою к соседу палим, Войска снарядив, лил в сражениях кровь. Иссякла в сердцах к властелину любовь. Отчизну покинув, иранская знать В Аравию путь порешила держать. Слух шел, что живет в тех далеких краях  1200 Царь, схожий с драконом, внушающий страх. Иранцы, мечтая о смене царя, К Зохаку пришли, нетерпеньем горя; Его государем иранской земли, Верховным владыкой владык нарекли. Драконоподобный, как буря, примчась, В Иране на царство венчался тотчас. Иранских он вел и арабских бойцов, Из всех областей созывал удальцов; С той ратью дошел до царева дворца, — 1210 Стал мир для Джемшида теснее кольца. Его беспощадный преследовал рок; Боролся он тщетно, в борьбе изнемог. Оставил властитель родную страну, Величье державное, рать и казну; Бежал и душой погрузился во мрак; Престол и венец его отнял Зохак. Джемшида никто с той поры не видал; Сто лет он вдали от людей пропадал. На сотом году где-то на море Чин [81] 1220 Нашелся Ирана былой властелин. Настиг его злобный Зохак на бегу И страшную казнь уготовил врагу: Велел беглеца распилить пополам [82] , Конец положив его дням и делам. Не спасся Джемшид, в муках кончил свой век, Хоть пасти драконьей однажды избег. Был смертью похищен низложенный царь — Соломинку так похищает янтарь [83] . Кто дольше его на престоле сидел? 1230 И что за труды получил он в удел? Семь долгих столетий над ним протекли, Немало и блага и зла принесли. . . Что пользы прожить долгий век на земле, Коль мир свою тайну скрывает во мгле? Судьба приголубит тебя, обоймет, Твой слух обласкает речами, как мед, И, мнится, к тебе благосклонна она, И щедрой любви, и заботы полна, И счастлив ее благосклонностью ты, 1240 И ей поверяешь ты сердца мечты, — А то вдруг такую игру заведет, Что кровью все сердце твое изойдет. Устал я от этой юдоли скорбей. Дай, Боже, от мук избавленье скорей!

81

На Китайском море, находящемся якобы на краю земли. О нем, как и о самом Китае, во времена Фирдоуси у персов были лишь смутные представления.

82

Точное отражение авестийских и пехлевийских источников, но без характерного для последних рассказа об участии в расправе брата Джемшида — Спитйура.

83

В подлиннике: «кахроба» похищающий (притягивающий) солому. Магнитное действие янтаря было известно в глубокой древности.

ЗОХАК

[Царствование длилось тысячу лет]

Зохак властелином воссел на престол И тысячу лет на престоле провел [84] . Все были покорны творившему зло, И время немалое так протекло. Обычай правдивых и чистых исчез; 1250 Везде побеждал омерзительный бес. Куда ни посмотришь, коварство в чести, Лжи всюду дорога, нет правде пути. Насилья и злобы настала пора, Лишь втайне чуть слышался голос добра. Из дома Джемшида двух дев молодых Исторгли, дрожащих как лист, чуть живых, Джемшида сестер, что, достоинств полны [85] , Блистали меж девушек знатных страны. Красавицу звали одну — Эрневаз, 1260 А имя другой луноликой — Шехрназ. Обеих сестер повлекли во дворец К дракону, носящему царский венец, И он воспитал их в обычае злом, С дурными делами сдружил, с колдовством. Он только и знал, что к вражде призывать, Жечь, грабить и мирных людей убивать. Терпеть становилось народу невмочь. Хватали двух юношей каждую ночь, На царский влекли окровавленный двор 1270 И головы прочь отрубал им топор. Из мозга их змеям варили еду, Чтоб тем отвратить от Зохака беду. Два мужа, в краю обитавшие том [86] , Два праведных, чистых, с высоким умом: Один — полный веры мудрец Армаил, Другой — проницательный муж Кармаил [87] . Беседу вели как-то, сидя вдвоем: Как быть, как мириться им с горьким житьем? Шла речь о кровавой царевой стряпне, 1280 О шахе, о войске, о мраке в стране. И молвил один: «Для спасенья страны Мы в царскую кухню пробраться должны, Должны поварами искусными стать, Уловки и хитрости в дело пускать: Быть может, из двух убиваемых там Спасать одного посчастливится нам». Пошли и тотчас же, принявшись за труд, Немало настряпали лакомых блюд. В той кухне — обители крови и слез — 1290 Разведать им все тайники удалось. Как время настало кровь новую лить И новые жизни людские губить, — Двух юношей стражи втащили туда; Погибнуть для них подошла череда. Повергнуты наземь, простерты в пыли Безвинные жертвы владыки земли. Дрожат повара, от тоски почернев; Льют кровь из очей, в сердце — горе и гнев. Глядят друг на друга, в мученьях горя 1300 От тех злодеяний дракона-царя. На гибель из двух одного обрекли, Иного исхода — увы — не нашли. Овечьи мозги с мозгом жертвы смешав, Сварили со множеством разных приправ. И вместо спасенного ими юнца Пошла на съеденье гадюкам овца. Другому сказали: «Спасем тебе жизнь, Но впредь от селений подальше держись. И город пускай не прельщает твой взгляд, 1310 Пусть горы и степи тебя приютят». По тридцать юнцов каждый месяц они Спасали от смерти в те черные дни. Когда ж до двухсот набиралось в тайник, — Их ночью — чтоб в тайну никто не проник — Наружу вели через спрятанный ход. Дарили им коз и овец на развод. От них-то затем племя курдов пошло [88] ; Им город не мил и не мило село. Кочуя, живут они в черных шатрах, 1320 Сердцам их неведом пред Господом страх. . . Имел еще изверг обычай такой: Из витязей края, по прихоти злой, Любого к себе призывал и казнил: Тебе, мол, бесовский порядок не мил. А юных красавиц почтенных родов, С которых срывал беспощадно покров, В наложницы брал плотоядный дракон, Отринув кеянский обряд и закон.

84

Время правления Зохака — тысяча лет — в основном соответствует пехлевийской литературной традиции.

85

В некоторых рукописях речь идет о дочерях Джемшида. — В пехлевийской литературе говорится о трех сестрах Джемшида. Однако их имена не совпадают с именами сестер, данными в поэме, — Шехрназ и Эрневаз, восходящими, по-видимому, к пехл. Саванхавач и Эренавач.

86

Легенда об Армаиле и Кармаиле, по-видимому, более позднего народного происхождения.

87

Армаил (Азмаил) — легендарный предок правителей округа Демавенд в мусульманское время, так называемых масмоганов. Армаил, как и его брат Кармаил (Гармаил) в Авесте и пехлевийской литературе не встречаются, но упоминаются у Бируни.

88

В данном случае Фирдоуси основывается как на народных преданиях, так и на литературных источниках. Так, арабоязычный автор X в. Мас'уди связывает происхождение курдов с иранцами, уцелевшими от истребления их Зохаком. Даже в 1812 г. английский путешественник Морьер отмечает празднование у Демавенда дня освобождения от тирании Зохака — Курдский праздник (эйд-е корди).

[ЗОХАК ВИДИТ ВО СНЕ ФЕРИДУНА]
Смотри, что наслал на Зохака Изед, 1330 Как сорок последних надвинулось лет. Однажды в чертоге в полуночный час На ложе покоился царь с Эрневаз. Приснились Зохаку три брата-бойца, Из рода властителей три храбреца. У младшего — взгляд и осанка царей, А стан — молодого платана стройней. Сверкающий пояс, в руке булава, Коровья на той булаве голова. Взмахнув булавой, беспощаден и яр, 1340 Воитель Зохаку наносит удар, И с недруга кожу от шеи до пят — Срывает тот младший, воинственный брат. И, руки связав ему этим ремнем И путы на шею надев, за конем Плененного он волочит по земле, Предав поношенью, в пыли и в золе, И с ним к Демавенду несется стрелой, И следом — бойцов торжествующий строй... Проснулся он, стоном его сотрясен 1350 Чертог, подпираемый сотней колонн. Во мраке вскочили красавицы с лож, Стенаньем Зохака повергнуты в дрожь. «О царь мой, — сказала ему Эрневаз, — Какая беда над тобою стряслась? Ты мирно в покое своем почивал. Скажи, что случилось? Кто сон твой прервал? И дивы и звери — охрана тебе, Покорны все люди Ирана тебе, Народы земли пред тобой склонены, 1360 От рыбы владеешь ты всем до луны [89] . Какие ж тебя сновиденья могли Встревожить? Скажи, повелитель земли». В ответ солнцеликим промолвил Зохак: «Сон, виденный мною, да канет во мрак. Ведь если дойдет он до ваших ушей, Поверите в близость кончины моей». Зохаку сказала тогда Эрневаз: «Не должно владыке таиться от нас. Быть может, несчастье отгоним мы прочь, 1370 Ведь каждому горю возможно помочь». И царь им поведал зловещий свой сон, — Как был он могучим врагом сокрушен. Сказала красавица: «Сном пренебречь Не должно; ищи, как себя оберечь. Всевластия символ — твой царственный трон, Звездою твоею весь свет озарен. Державный твой перстень весь подданный люд, И дивы, и звери в лесах признают [90] . Зови же из каждого края жрецов, 1380 Седых звездочетов, святых мудрецов. Поведай мобедам, что снилось тебе, Спроси о сокрытой в потемках судьбе. Кто жизни твоей угрожает, проверь: Пери или див, человек или зверь [91] . Дознаешься — действовать смело начни, Утешься, владыка, и страх отгони». По нраву царю речи девы пришлись, Чей лик словно месяц, чей стан — кипарис. Мир темен был, словно воронье крыло, — 1390 Вдруг светочем пламенным солнце взошло. Сказал бы, из мрака в лазоревый свод Блестящий топаз горделиво плывет. Царь отдал приказ, и немедля на зов К нему поспешила толпа мудрецов, Стекаясь из ближних и дальних сторон. Мобедам владыка поведал свой сон, Велел им, подумав, ответ ему дать, Велел знаменательный сон разгадать. Сказал мудрецам: «Жаждет правды мой слух, 1400 Познанья лучом озарите мой дух. Поведайте мне о сокрытом во мгле, О роке превратном, о благе и зле. Когда моей жизни настанет конец? Чьи будут мой перстень, престол и венец? Иль эту мне тайну откроете вы, Иль вам на плечах не сносить головы». С губами иссохшими, с влагой в очах Шептались мобеды, повергнуты в страх: «Коль правду поведать решимся сейчас, —  1410 Мы жизни бесценной лишимся сейчас. А если дерзнем умолчать обо всем, Мы смерть все равно на себя навлечем». Три дня размышляли, не зная, как быть, Никто не отважился правду открыть. На утро четвертое вновь их созвал Властитель и, гневом кипя, приказал: «Мой сон истолкуйте, не то повелю Для дерзких немедля готовить петлю!» Поникли мобеды; дрожат, онемев, 1420 Страшась распалить повелителя гнев. В премудром и славном собрании том Был старец правдивый, богатый умом — Зирек по прозванью: судьбой одарен [92] , Главою был всех прорицателей он. В нем сердце стеснилось, отвага зажглась, Шагнул он к Зохаку, и речь полилась. Сказал он: «Гордыню ты прочь изгони; Для смерти рождаются все искони. Немало блистало до жизни твоей 1430 Достойных престола великих царей; Отрад и печалей немало сочли, Когда же их время настало — ушли. На свете хоть башней железною стой, Сотрет тебя небо всесильной рукой. Низвергнуто в прах будет счастье твое, Присвоит другой полновластье твое. Знай, мать Феридуном его наречет. И мир увенчает он, как небосвод. Еще не успела родить его мать, 1440 Не время страшиться еще и вздыхать. Родится он, радуя матери взгляд, Дарами, как древо плодами, богат. Став мужем, главу вознесет до луны, Захочет венца и престола страны, Могучим и стройным взрастет, как платан; Тебя булавою сразит великан Огромной, с коровьей стальной головой, И свяжет, и в даль повлечет за собой». Зохак нечестивый промолвил на то: 1450 «Ко мне он враждой воспылает за что?» «Коль ты прозорлив, — услыхал властелин, — Поймешь: не бывает вражды без причин. Отец его будет тобою убит, И жаждою мщения сын закипит. В мир явится чудо — корова; она В кормилицы витязю будет дана. Убьешь и ее; враг же мстительный твой Рогатой тебя поразит булавой [93] ». Едва до Зохака та речь донеслась, 1460 Упал он с престола, сознанья лишась. Гадатель тем временем выбежал вон, Боясь, что его покарает дракон. Тиран венценосный вновь чувства обрел И, мрачен, воссел на державный престол. Велел он, страшась предреченной беды, По свету искать Феридуна следы. Не ел и покоя не ведал Зохак, И день для него погрузился во мрак.

89

В подлиннике от «луны до рыбы» с непередаваемой игрой слов: мах (луна) и махи (рыба). Образ традиционный в классической литературе, означающий «от небесных высот до глубины преисподней». Луна — светило, планета первой небесной сферы; Рыба — гигантская рыба, плавающая в океане преисподней и несущая на себе быка, который, в свою очередь, служит опорой земле.

90

Перстень — на востоке эмблема власти. Возможно, что в данном контексте имеется в виду перстень Джемшида («сулейманов перстень»), находившийся во власти узурпатора-Зохака.

91

Пери (пехл. пайрик, авест. пайрикаи) — дивы женского рода, в народных представлениях добрые, хоть и коварные, обольстительной наружности. Противопоставлялись друджам (ложь, обман) — т. е. всегда злым демонам женского рода.

92

Советник Зохака. Зирек — проницательный, смышленный.

93

Речь идет о палице, увенчанной изображением коровьей головы, которую закажет себе Феридун (см. стихи 1810 и сл.).