Ирина Генриховна не торопила с ответом, однако вынуждена была напомнить о себе, когда ответсек наконец-то набил свою трубку.

— И все-таки?..

Уже раскуривая трубку, ответсек посчитал нужным ответить на «детский», по его мнению, вопрос:

— Естественно, с чего. С того самого, когда Игорь заявил о себе как о серьезном журналисте, который тускнеет на мелкотемье.

— То есть, он желал серьезных расследований, и вы предупредили о тех возможных неприятностях, которые поджидают его на этой стезе?

— Да, пожалуй, что так, — скривился в вымученной ухмылке ответсек. — Если все это, конечно, можно назвать «неприятностью».

Догадываясь, что это, в общем-то, нейтральное слово заденет самолюбие толстого пижона с трубкой в руке, Ирина Генриховна уже не сомневалась в том, что «накаты» шли не только на Фокина, но и на главную редакцию еженедельника. Видать, действительно Фокин зацепил нечто такое, что… За этим «что» стояло несколько вопросительных знаков, однако ясно было одно. Люди, угодившие под прицельную планку Фокина, представляют собой довольно серьезных противников, которые не остановятся ни перед чем, чтобы наработанный Фокиным материал не увидел свет.

Все это было более чем серьезно, а ответсек продолжал пыхтеть своей трубкой, вяло поддерживая похожий на изжеванную резину разговор. И перевести его в другую тональность не представлялось возможным.

— Скажите, — сделала последнюю попытку Ирина Генриховна, — а Игорь, или, возможно, редакция обращались в милицию или в прокуратуру относительно тех угроз, которыми засыпали редакцию?

— Ну, положим, не так уж и засыпали, — пожал плечами ответсек, — а что касается отдельных случаев, то их просто никто не принимал во внимание.

— То есть, и милиция, и прокуратура как бы умыли руки?

Пыхтение трубкой, и наконец:

— Что ж, можно сказать и так.

Ничего иного Ирина Генриховна не ожидала.

— В таком случае, я хотела бы осмотреть рабочий стол Фокина и, если можно, конечно, порыться в его бумагах.

Судя по тому, что в персональном компьютере Фокина не оказалось ничего сверх ординарного, за что можно было бы зацепиться в расследовании. Игорь не очень-то доверял своим коллегам по перу, видимо, имел все основания подозревать, что в редакции окопалась парочка-другая продажных сотрудников, которые могли покопаться в чужом материале и уже за определенную мзду перепродать собранный тем же Фокиным материал заинтересованному лицу. И единственное, что оставалось Ирине Генриховне, так это тяжело вздохнуть, посетовав на патологическую подозрительность Фокина, и вновь постучать в дверь уже знакомого кабинета.

На этот раз Новиков был более разговорчив, по крайней мере, он уже не вел себя, как загнанный в угол павлин, для пущей важности распушивший хвост, и как только Ирина Генриховна заявила, что ничего «интересного» ей найти не удалось, он в очередной раз пыхнул трубкой и согласно, будто даже надеяться не мог на нечто иное, пробормотал:

— Я так и думал.

— Почему? — удивилась Ирина Генриховна.

— Видите ли… — замялся ответсек. Чувствовалось, что он уже пожалел о сказанном и, видимо, не в его интересах было продолжать им же обозначенную тему. — В общем, это чисто редакционное белье, причем, как сами догадываетесь, не очень-то чистое, и я не хотел бы ворошить старое, тем более, что это никакого отношения не имеет к Фокину.

— Как говорится, дела давно минувших дней? — стрельнув по ответсеку насмешливым взглядом, хмыкнула Ирина Генриховна.

— Вот именно, давно минувших дней, — без особого энтузиазма в голосе пробурчал Новиков, сосредоточившись на своей трубке. И вдруг словно спохватился: — Кстати, это ничего, что я при вас курю? А то ведь многие дамы…

— Ну, я, к счастью, к таковым не отношусь, хотя, признаться, не очень-то перевариваю трубку, и поэтому в качестве компенсации…

Заметив настороженный взгляд ответсека, она замолчала, подыскивая наиболее правильные слова, и также негромко произнесла:

— Прохор Петрович, дорогой! Поймите меня правильно. Я ведь к вам приехала не из-за того, что мне делать больше нечего. Уверяю вас, дел, как говорит моя дочь, выше крыши. Но в больнице лежит ваш Игорь Фокин. Ваш сотрудник, — она сделала ударение на слове «ваш», — который, как мне кажется, далеко вам не безразличен. Нападение на Фокина явно спланированное, и еще неизвестно, чем именно для него закончится этот удар по голове. А мы с вами опять начинаем в прятки играть. Компенсация… Дела давно минувших дней…

Новиков молчал, угрюмо попыхивая трубкой, и этому молчанию, казалось, не будет конца. Наконец, поднял на гостью глаза и, пробормотав: «М-да, пожалуй, в чем-то вы и правы», — сморщился, словно от зубной боли.

— В общем, история эта, действительно, давно минувших дней, но она была, и с этим невозможно не считаться.

— Кто-то выкрал уже собранный материал и перепродал его конкурентам?

— Если бы это, — буркнул Новиков, и на его лице отразилось нечто, напоминающее улыбку скорбящей Мадонны. — Один наш сотрудник чуть ли не полгода собирал материал по педофилам, среди которых были довольно высокопоставленные чины, и этот материал уже готовился к печати, как вдруг гром среди ясного неба. На нас с обыском накатывает налоговая полиция, причем по всем правилам, не к ночи помянутых, девяностых годов — маски-шоу и прочее. И, естественно, ничего компрометирующего у нас не находят, но зато изымают все материалы по педофилии, словно именно за этим они и пришли. Мы, само собой, в крик, а нас мордами в пол. Лежать, мол, и не трепыхаться, если вам еще дороги ваши мозги и ребра.