— Где теперь Владимир Галактионович? — вдруг спросил Миронов.

— Короленко-то понимает все, он не уступил своего места. По возрасту, к сожалению, уже не может витийствовать, но все же подает голос из родимой Полтавы, — сказал Серафимович. — Осенью образовал Всероссийскую лигу спасения русских детей. Статья была «На помощь русским детям!». В Киеве и Полтаве собрал несколько эшелонов продовольствия для Москвы и Питера, но это капля в море...

— В общем, как я вижу, придется еще России начинать все сызнова, от первого камушка, — сказал Миронов. Подумал и добавил, к слову: — Завтра, между прочим, нас принимает Калинин.

— Это хорошо, — кивнул Серафимович. — В случае чего можете сослаться на меня и мои неопубликованные очерки с Дона. Да. Вообще, какие-то общественные выводы уже носятся в воздухе, и пора им найти выход.

Миронов и сам понимал, что возникает для него полная возможность прямо на высшем уровне, у Всероссийского старосты, как называли Калинина, прояснить сущность и первопричины всех нынешних затруднений на фронте и даже в тылу, в жизни всего рабоче-крестьянского мира...

Пронзительные, несгибаемо твердые во взгляде, жесткие глаза Ленина.

Они смотрели проницательно, без привычной портретной улыбчивости, и чувствовалось, что он видит и понимает тебя насквозь.

Миронов стоял перед Лениным, ответно не опуская взгляда, и докладывал о положении на Южном фронте, о вешенском восстании и его внутренних причинах, недопустимости затягивания в деле организации красных казачьих частей, о вреде длительной продразверстки для крестьянского хозяйства, которая допущена лишь в качестве «крайней меры» в прошлом году, но вот уже входит чуть ли не в постоянную практику как универсальное средство... Здесь явная опасность: к продразверстке в верхах уже привыкли и рассчитывают на эту «универсальную бессмыслицу» не только в текущем году, но и в будущем...

Миронов, конечно, не готов был докладывать именно у Владимира Ильича. Но так получилось. Когда Калинин пригласил к себе членов Казачьего отдела с Мироновым, чтобы перед заседанием ВЦИК ознакомиться с их просьбами и ходатайствами, раздался телефонный звонок от Ленина. Состоялся короткий разговор, Михаил Иванович сказал, что у него делегация казаков, и Ленин, несколько нарушив собственный распорядок дня, пригласил всех к себе. Казаки вместе с Калининым перешли в кабинет Председателя СНК и Совета Обороны, и доклад пришлось начать здесь, у Ленина.

Конечно, возникло немалое затруднение для Миронова: мгновенно сократиться вдвое и вчетверо. Здесь, как и на Высшем военном совете, но полагалось длинно рассуждать и отдаляться в пространные мотивировки. Надо оперировать предельно сжатыми тезисами, выводами из практики. Ну и помимо всего следовало же полностью скрыть естественно возникшее напряжение и волнение. Не кашлянуть невпопад...

— Мы слушаем вас, товарищ Миронов. С вашей докладной с фронта мы также ознакомлены, — чуть грассируя, сказал Ленин, имея в виду всех присутствующих, и положил на видном месте стола свои карманные часы с ремешком. Ремешок был старый, поношенный, рабочий, и это почему-то понравилось Миронову, отчасти даже и вдохновило. «Речей поменьше, дело в первую голову» — так можно было понять этот жест Ленина.

— Гражданин Владимир Ильич! — сказал Миронов своим глуховатым, несильным голосом, упорно придерживаясь излюбленного своего обращения «гражданин» в любом случае, считая слово «товарищ» лишь дружеским, внеслужебным... Гражданин — вот истинное обращение революционеров со времен Великой французской революции и Парижской коммуны, способное в полной мере заменить отпавшие старые обращения вроде «господа» или приподнятое «милостивые государи»...

— Гражданин Владимир Ильич! В феврале войска Южного фронта, в частности ударная группа войск 9-й армии, могли — имели к тому полную возможность! — покончить с белым Новочеркасском и всей контрреволюцией на Юге...

Передохнул, вновь встретился с очень внимательным, несколько настороженным, без улыбки прищуром Ленина. Его слушали с повышенным вниманием. Тут важно было всякое слово, интонация даже... Пробежал глазами по строчкам слишком многословного своего доклада, выбирая основное и главное.

— Провал допущен исключительно по вине красного командования в верхах, Деникину просто дали такую возможность, передышку для контрнаступления. Причин две: ненужные реорганизации частей и штабов в самый решительный момент нашего наступления и неправильное, предвзятое и глубоко ошибочное отношение политических органов и Гражданупра к коренному казачьему населению, безусловно поддерживающему Красную Армию и Советскую власть...

Миронов ждал, что в этом месте Ленин прервет, заметит, что все это достаточно известно, но его пока что не прерывали.

— Не только на Юге, но даже в центральной печати, товарищ Ленин, то и дело мелькают фразы и даже своего рода установки о казаках как о какой-то единой, в прошлом полицейской касте, хорошо оплачиваемой за службу царю и буржуазии! Но это ведь не так, такого рода кастой можно считать только офицерство, да и то не поголовно. Рядовой казак — это обыкновенный крестьянин, приученный к коню, и не более того...