— Что ты имеешь в виду?

— То, что он связан с местной мафией.

— Ну и что?

— Уж замоскворецкая мафия должна знать, кто эти двое.

— Она, возможно, за тобой и гоняется.

— Тогда они хотя бы знают из-за чего. Я хочу связаться с их главным.

— По-моему, это слишком рискованно и ни к чему не приведет.

— Может быть, но попытаться стоит. Ты поддерживаешь отношения с некоторыми нашими одноклассниками, может быть, ты сможешь достать мне телефон Генки, не искать же мне его по всем дворам?

— Хорошо, попробую это сделать, иначе с тебя станется, ты действительно можешь обойти все старые дома.

— Постарайся, а я сегодня же позвоню Сереже. Кстати, а о чем ты мне хотела поведать?

— Сначала ответь мне — как у тебя обстоят дела с Петей?

— Да никак. Он пропал, но, честно говоря, мне сейчас не до него.

— Я долго думала, надо ли тебе об этом говорить, но ты же всегда утверждала, что лучше знать все самое худшее, чем пребывать в сладком неведении. Я недавно встретила Петю на улице, и не одного — с ним была Анита Далакян. — Увидев по выражению моего лица, что я не понимаю, о ком идет речь, она пояснила: — Это младшая дочь академика Далакяна. Он обнимал ее за плечи.

Я прислушалась к себе — обидно, да, но не больно! Я даже ткнула себя в левую сторону груди — нет, не больно. Я уже это пережила.

Катя с беспокойством следила за мной. Убедившись, что я не изменилась в лице, она продолжала:

— Я бы на твоем месте не стала расстраиваться. Тебе следовало бы выгнать его давным-давно! Ты же всегда знала, что это не вариант!

Я вдруг расхохоталась и с трудом смогла, обращаясь к недоумевавшей Кате, выдавить из себя:

— Это не истерика! Представь себе, что это за вариант для дочери академика!

Катя тут же прыснула. Действительно, трудно было представить себе более придирчивого к ухажерам дочерей отца, чем академик Далакян. Далакяны были обрусевшими армянами и очень интеллигентными людьми. Но это не мешало им сохранять в семье некоторые патриархальные традиции, в частности, претенденты на руку дочерей (а их было трое) должны были получить полное и безусловное одобрение главы семейства. Девочки были хорошо воспитаны, послушны, не чурались никакой работы и помыслить не могли о том, чтобы скрывать что-то от родителей. Катя училась вместе с Машей Далакян, старшей дочерью академика, и поддерживала с ней приятельские отношения. Какие невероятные усилия должен был приложить Петя, в каком выгодном свете себя представить, чтобы заслужить право положить руку на плечо Аниты! Или ему удалось расшатать ее моральные устои?

Когда мы отсмеялись, Катя посерьезнела и заявила:

— Прекрасно, что ты это так воспринимаешь. Давай поставим крест на прошлом. И в знак того, что ты покончила с прежними увлечениями и заблуждениями, давай я тебя постригу! Новую жизнь надо начинать с новой прически!

Я хотела прокомментировать — если она будет, эта жизнь, но промолчала. Зачем думать о грустном? Катя давно мечтала меня постричь, но я все не давалась ей в руки. В те тяжелые времена, когда Женя был еще научным сотрудником, она окончила курсы парикмахеров, чтобы хоть у одного члена семьи был верный заработок. Много она не заработала — клиенты ее были сплошь такие же нищие интеллигенты, как и они сами. Но зато теперь Катя всей душой отдавалась любимому занятию — она стригла и завивала всех родственников, друзей и просто знакомых. Несмотря на мои протесты, Катя поволокла меня в ванную, заставила вымыть голову, расчистила место на кухне и принялась священнодействовать. Через час она поднесла к моему носу зеркало; я действительно узнала себя с трудом. Волосы мои, ниспадавшие до плеч, были уложены в каре: лицо приобрело немного другое выражение — чуть более современное, что ли. Я долго рассматривала свое отражение, решая, нравится мне это или нет: вздохнув, решила, что скорее да. Все равно теперь ничего не поделаешь — до прежней длины волосы надо теперь отращивать несколько месяцев.

Катя же была явно удовлетворена творением своих рук. Потом мы с ней пообедали, погуляли с малышом в Битцевском парке — дождь, ливший с утра, перестал, и дышалось как-то по-особенному легко, снова попили чай… Я бы осталась у нее еще надолго, но побоялась поздно возвращаться домой, поэтому уехала засветло. Когда я подходила к своему дому, на меня напала неприятная дрожь, лифта я ждать не стала, а поднялась по лестнице, пристально вглядываясь в темные углы, ручку своей двери чуть ли не обнюхала, но все обошлось благополучно.

Я чувствовала себя свежей, полностью отдохнувшей и готовой к бою. Где вы, киллеры, посмотрим еще, кто кого! Телефон Генки Катя обещала достать, значит, остается только связаться с Сережей Крутиковым. Я вытащила свои старые записные книжки и принялась за поиски нужного номера. Пока я была замужем за Марком, мы довольно часто виделись с его старшим братом. Трудно было себе представить, что братья могут так разниться по характеру. Правда, они были братьями только по отцу… Мы с Сергеем испытывали друг к другу взаимную симпатию. Мне (и своей жене) он казался неудачником — окончил медицинский, а работал спортивным врачом в обществе «Динамо». Особой тяги к этой работе он не испытывал, но получал он, надев погоны лейтенанта внутренних войск (половина сотрудников «Динамо» принадлежала к МВД, а вторая половина — к КГБ), раза в три больше, чем больничный ординатор. При его требовательной жене это было вовсе не лишнее. Кто мог тогда предположить, что он станет одним из организаторов первого частного сыскного агентства, героем августовской обороны Белого дома, членом комиссии по правам человека? Впрочем, я следила за его блестящей карьерой в основном только по газетам и телевидению; в прошлом году мы случайно встретились на «Фаусте» в Большом театре и поговорили в антракте. Я узнала, что он тоже развелся. Расставаясь, он сказал мне, чтобы я не стеснялась обращаться к нему при первой же необходимости. Ну вот наконец его визитка… Собственно говоря, мне давно надо было связаться с ним. Но встречаться с Сергеем — это вспоминать о Марке. Тогда он мне сообщил, что Марк в Испании, работает в туристском агентстве… Марк… В какой безопасности я бы сейчас себя чувствовала, если бы он был рядом!

Зазвонил телефон, и я машинально сняла трубку.

— Привет, Агнесса. — Это был голос моего бывшего мужа.

Марк… Ну что мне сказать о Марке? Когда-то, когда мы с ним десять лет назад расстались, мне казалось, что я его ненавижу. Теперь от этой ненависти не осталось ни следа, более того, мне кажется, что это единственный мужчина, которого я по-настоящему любила.

Но обо всем по порядку. Марк учился на нашем же факультете, на курс старше меня, он был «испанцем». Как ни странно, познакомились мы уже после окончания института. Мне в тот год приходилось по многу раз бывать в деканате, добывая ту или иную справку, — меня в институте так не любили, что умудрились потерять кое-какие мои документы, так что я обречена была оставаться пленницей в стенах ненавистной мне школы, если бы не удалось их восстановить. Во время одного из этих визитов один из моих сокурсников, Витя Смолов, потащил меня в буфет пить кофе — там к нам и подошел Марк, оказавшийся его приятелем. С Витей я всегда общалась с удовольствием — он относился ко мне как к своему парню и не испытывал при этом никаких слишком нежных чувств, но его друг мне с первого взгляда не понравился. Вернее, не он сам, а то, как он на меня смотрел: пристально и, как мне тогда показалось, враждебно. Мне все время хотелось спрятаться от этого взгляда, и я старалась подвинуть свой стул так, чтобы между нами оказался Витя, да и поддерживала разговор я исключительно с Витей. Марк мне тогда показался самодовольным и высокомерным: слишком хорошо одет, светлые волосы чуть длиннее, чем диктовали обычаи нашего богоугодного заведения, из элегантной спортивной сумки выглядывает рукоятка адидасовской теннисной ракетки — теннис тогда еще только входил в моду как элитарный спорт. Словом, я решила, что он относится к той самовлюбленной «золотой» молодежи, которой заслуги папочек проложили в наш институт прямую дорожку и которая ни в чем не привыкла получать отказ.