Сделав усилие, Татьяна заставила себя разомкнуть полностью густые темные ресницы и, хмуро глянув на горничную неожиданно темными для платиновой блондинки глазами, села среди подушек — с удовлетворением отметив, что в постели она одна: старый хрыч, как обычно, поднялся на рассвете и теперь, вероятно, умотал на свою фирму. Делать вид, что он там хозяин.

Мысль об этом невольно тронула ехидной улыбкой пухлые, все еще яркие и четко очерченные губы женщины, и она уже вполне благосклонно, приняв из Катиных рук поднос, отпустила горничную. Остатки сна улетучились как предрассветный туман под порывами ветра, и, потягивая кофе, Татьяна Николаевна Монахова, в супружестве Кропотина, слегка хмурясь время от времени, мысленно прикидывала планы на грядущий день.

День предстоял весьма плотный, можно сказать, до отказа забитый. Увы, единственным приятным событием в течение него обещало быть свидание с Юрием. Да и то омрачаемое в последний месяц мыслью, что на самом деле Старик, как с незапамятных времен называла она про себя генерала, давно догадался, какие отношения связывают его давнюю любовницу и его же собственного сына… Был вариант и похуже, который Татьяна старалась до поры до времени не принимать в расчет: что, если ее роман с Юрой запланирован самим Березиным, так же как был запланирован в свое время роман и брак со слюнтяем Кропотиным?..

Эта мысль изредка все же мелькала в ее голове и, тут же изгнанная, оставляла после себя мерзкий, противный холодок в душе, памятный Татьяне по тем годам, о которых она постаралась забыть. И которые периодически все же всплывали в ее цепкой, отточенной за годы общения с Валерием Андреевичем Березиным памяти — как это случилось и нынешним утром. Наверное, и мысль о напомнившей о себе наследственной полноте, а значит, о ее, Татьянином, возрасте, каким-то хитрым «подкожным» образом была связана как раз с проклятой памятью о прошлом.

Поставив поднос на половину кровати, принадлежавшую ее мужу, женщина выскользнула из-под одеяла и шагнула к огромному зеркальному шкафу-купе, занимавшему целиком одну из стен спальни. В который раз подумав о том, что шкаф этот следует выбросить, соединив вместо него спальню с соседней комнатой, превратив ту в гардеробную. Что вообще все здесь, в этом богатом, но безвкусном и неудобном особняке следует переделать, перекроить, перестроить… После того как их план осуществится полностью. Самое время его осуществить до конца, а Березин-старший между тем отчего-то тянет и тянет, не считаясь с тем, что терпению Татьяны тоже может наступить конец…

Женщина тряхнула пышными белокурыми волосами и замерла перед зеркалом, придирчиво вглядываясь в свое обнаженное тело. Спать обнаженной ее когда-то приучил Старик… Неужели… Неужели это было так давно?!

Истинного возраста Татьяны Николаевны Монаховой не знал никто, кроме Березина-старшего и ее самой, но в последние годы ей, перевалившей за третий десяток, все сложнее было поддерживать этот имидж вечно молодой, почти юной, хрупкой и нежной женщины-девочки.

Она родилась и выросла на берегу Камы — в городке, воспоминания о котором и по сей день заставляли Татьяну внутренне содрогаться. И было от чего. Даже в советские времена деревянный, разваливающийся городок, принадлежавший административно русской окраине Удмуртии, поражал своей убогостью на фоне сотен таких же районных и заштатных. Их домишко от соседних развалюх не отличался ничем: те же бревенчатые стены, оклеенные давно потерявшими первоначальный цвет, отстающими по углам обоями, ободранная, едва ли не образца пятидесятых, мебелишка, за окнами — палисадник с хилыми мальвами, сквозь которые просматривалась лишенная асфальта улица с расшатанными, дощатыми тротуарами и огромной, не просыхающей даже в жару лужей посередине.

Семья Монаховых тоже ничем не отличалась от обитающих по соседству: пьющий папаша, работающий в перерывах между запоями не пойми кем на маленькой местной пристани. Рано постаревшая в тяжких трудах по воспитанию троих дочерей мать. Татьяна была младшей, родившейся, как говаривала мамаша, «под завязку», когда старшая из сестер собиралась замуж, а средняя успела «заневеститься» — так это называлось в городке. К тому моменту, как Татьяна начала более-менее осознанно воспринимать окружающее, у старшей уже было двое сопливых ребятишек, чьи имена Монахова успешно позабыла за прошедшие годы, а вторая из сестер, так и не нашедшая себе жениха, превратилась в настоящую грымзу, постоянно ссорящуюся с матерью и однажды на глазах Татьяны избившую до «красной юшки» вусмерть пьяного папашу.

И городок, и дом, в котором она выросла, и родителей, и сестер она ненавидела всегда. Так ей, во всяком случае, казалось, что всегда. И всегда мечтала только об одном — сбежать отсюда, чтобы вся эта убогая жизнь с глаз долой на веки вечные… И чем старше, а заодно и красивее становилась девушка, тем сильнее крепла в ней эта ненависть. И решимость добиться для себя другой — красивой, богатой жизни. Ради которой она была готова на все. В самом деле — на все!

Но для начала следовало учиться не просто хорошо, а лучше всех, чтобы закончить школу с золотой медалью, а следовательно, по существующим в те годы правилам, поступить в институт, преодолев всего один экзамен — по будущей специальности… Вне всяких сомнений поступать она будет в Москве. Безусловно — в МГУ. Нет никаких сомнений — на романо-германский факультет. Еще в подростковом возрасте Татьяна пришла к убеждению, что по-настоящему красивая и благополучная жизнь возможна только в Москве и нигде больше. А владение английским — одно из обязательных условий успеха. Бог весть откуда взялось это убеждение у четырнадцатилетней девчонки, но оно было, оно и определило ее главную цель. А добиваться своего Татьяна умела — это выяснилось очень скоро.

«Англичанка» в их школе была столь же убога, как и остальные учителя, и навряд ли знала язык лучше, чем ее выпускники. Конечно, репетиторы в городке имелись, но оплачивать их Татьянина мать, во-первых, ни за что не стала бы, во-вторых, ей, уборщице местного ресторанчика, даже решись она на подобное «баловство», оплачивать дополнительные уроки было нечем: отец пил уже почти беспробудно, нигде не работал, поскольку с пристани его давно выгнали. Значит, позаботиться о себе предстояло самой. И Татьяна позаботилась.