— Слушай, у меня к тебе небольшая просьба есть, — глядя в глаза, сказал мой друг. — Когда станешь Хокаге, не мог бы ты поставить мне памятник? Что-нибудь этакое пафосное и героическое? Ну, типа я попираю ногой поверженного Десятихвостого… Но чтобы лицо у меня было обязательно красивое! Это основное условие.

— Э-э-э… — мой мир рушится, а он думает о своём лице, вот жук. Чёртов жук Учиха! — Ну ладно, — выдавил я, справившись с желанием придушить этого улыбающегося засранца. — Если тебе так хочется… — я начал мысленно прикидывать запросы Саске и, криво улыбнувшись в ответ, спросил: — А… чего сам не сделаешь?

Где взять столь же гениального скульптора? Представляю… теоретически… если сделать такой памятник, Саске вернётся и будет его переделывать… Я посмотрел на его лицо, которое приобрело странно-мечтательное выражение. Маньячно-мечтательное, если быть точнее.

— Самому себе памятники ставить не интересно, — пояснил он.

— Саске! — в кухню ворвался Итачи, который словно боялся, что он уйдёт, не попрощавшись.

Глаза старшего Учиха, всегда старающегося быть холодным и отстранённым, извергали столько эмоций и душевных переживаний, что становилось не по себе. Он подошёл и порывисто обнял брата.

— Тебе действительно надо уходить? — тихо спросил Итачи.

Я вышел, чтобы не мешать. Меня душили слёзы пополам с отчаянием.

* * *

На следующий день Саске ушёл «попрощаться с Конохой», точнее попрощаться с бабулей Цунаде, к которой испытывал какие-то странные чувства. Может, это действительно была любовь, не знаю. В любом случае он хотел поставить точку. Я сидел в своей комнате и, активировав риннеган, пытался найти что-то, что поможет моему другу остаться.

И вдруг перед глазами отчётливо появилась Пятая Хокаге, она что-то говорила и стукнула кулаком по столу, на котором лежал букет цветов. Она приблизила лицо, открывая рот, картинка съехала, словно я помотал головой, а потом я увидел дверь из кабинета, и всё прекратилось.

Я спустился на веранду, где Итачи сидел и смотрел на сад.

— Кажется, Саске отшили, — сказал я, всё ещё находясь в лёгкой прострации.

Неужели наши глаза оказались связаны? Кажется, я что-то сделал не так или, наоборот, «так», когда «дожимал» на поле боя риннеган своему другу.

— Это следовало ожидать, — хмыкнул Итачи, не поворачиваясь и не поинтересовавшись, как я об этом узнал. Мы же шиноби, фигли.

Минут через десять на пороге появился Саске.

— Она отказала тебе, — посмотрев на брата, бросил Итачи. Саске пожал плечами и ненатурально улыбнулся. Видимо, отказ бабули получился для него болезненней, чем он думал.

— Я ухожу… прямо сейчас. Захвачу только любимый набор кунаев, — огорошил он.

— Что? Но… ты же завтра утром хотел, — удивился я.

Саске только улыбнулся и подошел ко мне, крепко стискивая в объятиях.

— До встречи…

Он перешёл к брату, обнимая и его:

— Ещё увидимся нии-сан… Вот, — в его руках появилась книга. — Это вторая часть «Ураганных хроник».

Итачи кивнул и крепко стиснул книгу в яркой обложке, на которой был изображён я и — помельче — остальные герои, но все какие-то упрощённые, что ли, не так, как на картинах, а словно в пять раз ярче (я особенно), и лица немного непропорционально, хотя и красиво.

— Ева, — посмотрев на мой живот, сказал Саске.

Ева сегодня с утра залезла в мой внутренний мир и прощалась с Курамой, потому что тоже изъявила желание пойти с «папочкой», но, скорее всего, не пойти она не могла. Сделанная из чакры Саске, думаю, у неё были все шансы исчезнуть, если исчезнет он. Может быть, он переродится джинчуурики этой белой девятихвостой? Не знаю…

От размышлений меня отвлёк холодный и мокрый нос Евы, которая, выбравшись из моего живота, обняла меня лапками и, тыкаясь носом в шею, плакала и лизалась. Горячие капли оросили и мои щёки, что уж тут. Было невыносимо грустно.

Ева попрощалась с Итачи, тоже заревев ему всё плечо, Саске еле отцепил своё детище от шеи брата.

— Я провожу вас до ворот, — сказал я. Чёрт, да я бы и до края земли проводил, если бы он позволил!