увидела и поняла. Доволен!

– И я тебя - нежно и в щеку. И всем ребятам - спасибо!

На душе стало тепло. И трясти меня перестало.

– Сворачиваемся. Через пять минут - на выход. Контроль - у подъезда, при посадке в транспорт; и, по приезде - в отделах, по процедуре. История темненькая. Возможно, клиент - иностранец. Врачу и психологу остаться

на месте. Решение о состоянии здоровья пациентки принять самостоятельно. После консилиума - доклад по связи лично мне. Здесь - прямая линия. Вас заберут.

– Дед, мне лучше.

– Не обсуждается.

Дом опустел. И ничего. Никого. Бедный, Йорик! Много шума

из ничего и горе от ума. От его излишества. Фосфор из

ушей - так и льет. Была с мужиком, осталась с двумя

бабами! Умными. Беда!! А, как там моего Билла наизнанку выворачивают?! Моего?! Ой - ё!.. Что же я наделала!?

Сама себя конфетки лишила. Ну, не съел же он меня. Может,

и дальше не собирался. Хорошо, что дед убедился, что на

мою честь не покушались. Иначе, быть моему новому

знакомцу - кастратом. Незаметно для себя, под профессиональную воркотню

служительниц Психеи и Асклепия, ага: "Пили ли вы

когда-нибудь шампанское?" " Да, ежедневно, и - в умат.

Хрю." - я уснула.

Сон не запомнился, но на границе сладкой дремы, перед пробуждением, вдруг, вспомнилась моя детская история с Дедом, когда нам задали тему сочинения "Ваши родственники

и война". Всегда ласковый и внимательный, Дед, посуровев лицом решительно отказался отвечать на все вопросы, кроме перового: "Был ли он на войне?" Буркнув себе под нос:

"Был." - дед молча ушел к себе в домашний кабинет, а,

затем, вынес мне две жестяные коробки из-под чая.

Поставив их передо мной на журнальный столик, сделал приглашающий жест. Сняв крышки, я увидела, что они

доверху наполнены орденами и медалями. Дав посмотреть и потрогать руками, почти поиграть, так же молча, жестом указательного пальца под контролем глаз дед попросил

собрать на место, все на как было. Поправил выступающие

края и закрыл немаленькие для ребенка коробочки. Меня

это настолько впечатлило, что я задала глупо-бестактный жестокий детский вопрос: "Деда, сколько людей ты на

войне убил?" И, тут - дед взорвался: "Я! Людей! Не!

Убивал!" И, Ушел. Из дома ушел. Надолго.

Я проснулась. Свет из окна, через приоткрытую штору,

попадал на зеркало и солнечными зайчиками весело прыгал

по стенам. "Значит, не убьет, - постепенно укрепляясь во мнении, сладко потянулась: Билл, то - человек. Или, хотя

бы - людь. Ну, очень похож."

Следующие три дня и три ночи были спокойными. Я почти не думала о происшествии. Внешние события вытесняли

внутренние переживания. А, напряжение сил давало крепкий

и здоровый сон без видений. Поразительно, но происшествие меня успокоило и примирило без видимого для меня мыслительного или чувственного процесса со многим, что терзало неокрепшую юную девичью душу. Я не поумнела враз.

И не набралась чужого опыта воздушно-капельным путем. Просто... Или - не просто... Но у меня появилась

внутренняя опора. Нет - не стержень. Он у меня был. Не гордость. Не честь. Не сила воли. А, вот, мир вокруг меня изменился, потому что изменилась я сама. И, я это ощущала всем своим существом. И меня не штормило. И, я не боялась. Прислушиваясь к себе, и, соотнося себя с внешним миром, я явственно ощущала гармонию и радость.

На четвертый день, с утра пришел дед. Еще с вечера

накануне, он предупредил, чтобы я никуда не уходила из

дома и дождалась его. Сев напротив меня за кухонный

стол, и, положив на столешницу свои красивые крепкие

кисти с чуть узловатыми длинными пальцами, дед, даже не закурив, предложил:

– Ты не против, если наш гость поживет у тебя? Квартира большая, на дверях замки, слежение обеспечим. Деликатное.

– Вы не справились, а, я - справлюсь с молодой и здоровой?

– Но, ты же еще, к тому же, умная и трезвая, это помимо природной красоты, очарования образования и воспитания на лучших образцах культуры?

– Физ-культуры... Я - безнадежна... Дед, а, где