Дело в том, что факультет иностранных языков первоначально диктовал свою волю, и преподаванию истории уделялось меньше внимания. Большая загруженность филологическими дисциплинами в какой-то мере усложняла процесс обучения. Доходило, порой, до того, что наиболее трудолюбивые, усердные и педантичные студенты, строго выполняя указания преподавателей, не всегда имели время на подготовку к занятиям по историческим дисциплинам.

Не забуду, например, старосту нашего курса В.А.Гикова, который однажды даже прослезился, просидев за учебниками английского языка и не успев подготовиться к практическим занятиям по истории древнего мира.

Мучились таким же образом и ребята, изучавшие в школе немецкий язык: А.Ю.Атапин, Г.Я.Ушеров и другие.

Были же и такие, кто со скептицизмом относились к иностранному языку. Особенно беспечным и беззаботным был С.В.Платонов, который даже насмехался над прилежными товарищами.
– Что вы мучаетесь?
– говорил он, улыбаясь, Гикову и Ушерову.
– Кому ваш английский нужен? Мы же все - невыездные! Лучше бы Брежнева почитали!
– И, высунув язык, выпучив глаза, он декламировал переработанную им известную советскую песню

– Нам Брежнев строить и жить помогает,

Он нас, как друг, и зовет и ведет!

И тот, кто с Брежневым вместе шагает,

Тот никогда и нигде не пропадет!

Примером беззаботности и удали в ту пору в нашем институте являлся еще один студент нашего факультета, но чисто иностранного отделения, Ю.Г.Болтушный. Последнего трудно было отделить от студентов-историков, поскольку он проживал вместе с ними в общежитии, дружил с нами, принимал участие в общих застольях и даже загородных поездках.

Болтушный, оправдывая свою фамилию, был отчаянным балагуром, весельчаком и неутомимым гулякой. Рослый, красивый и веселый, он был симпатичен девушкам, легко входил с ними в контакт и почти всегда одерживал победы, меняя подруг едва ли не ежедневно. Его жизнелюбие, беззаботность и невероятная сексуальная мощь, о которой ходили легенды, вызывали невольное уважение. Георгич - так прозвали его на факультете. Влияние Георгича было настолько велико, что, порой, глядя на его беззаботную жизнь, прочие студенты начинали ему подражать, подленивались, «попивали винцо» и погуливали. Как правило, заканчивалось все это не всегда счастливо.

Так, еще на первом курсе один наш студент, приняв участие в попойке и пытаясь ни в чем не уступать Георгичу, попал в медвытрезвитель и едва не «вылетел» из института.

Был и еще один неприятный эпизод студенческой жизни, связанный с «веселостью» Георгича. Однажды студенты, проживавшие в общежитии, устроили вечернее застолье, в котором принимали участие почти все историки - обитатели общежития. Пришли туда и студенты-брянцы. Хорошо подвыпив, молодые люди вдоволь повеселились, а затем стали искать дополнительные источники развлечения.

На стене комнаты, где проживали А.Ю.Атапин, Ю.Д.Ковшуро и Ю.Г.Болтушный, висел портрет Л.И.Брежнева, унизанного орденами. Кто-то, будучи навеселе, подошел к изображению вождя и подрисовал ему усы. Я, увидев таковое, извлек из кармана авторучку и подрисовал выдающемуся политику бороду, а подружки Георгича - украсили портрет веснушками.

Так бы все и прошло, если бы не Георгич. Вместо того чтобы убрать испорченный портрет и «замять» случившееся, Юра взял его себе, отправился с ним на факультет и стал всем показывать. Дело завершилось скандалом. Каким-то образом о произошедшем узнали комсомольские руководители института, дело раздули до уровня «государственной измены», нашим студентам пришлось претерпеть немало неприятностей, и лишь благодаря тому, что Болтушный, привлеченный к ответственности вузовской инквизицией (многие из состава которой ныне - видные борцы против коммунизма и ненавистники Брежнева), никого из соучастников «изуродования портрета» не выдал и всю вину взял на себя, дело развития не получило. Самого Болтушного исключили из комсомола и, хотя временно оставили в числе студентов, он вскоре сам ушел на заочное отделение в смоленский вуз.

Надо сказать, что Георгич, несмотря на бьющую ключом энергию, был далеко не для всех примером. На факультете обучались и другие достаточно энергичные, решительные и по-своему обаятельные ребята.

Так, староста курса Гиков, несмотря на кажущиеся мягкотелость и чрезмерную доброту, был человеком сильным и самостоятельным. К Георгичу он относился снисходительно, в чем-то его уважал, но на беззаботные трюки, ему в подражание, никогда не шел. Гиков был очень умен и обходителен, частенько выручал попавших впросак товарищей. Не раз его советы позволяли исправлять довольно серьезные житейские ошибки. В контраст Георгичу он был спокоен, доброжелателен и практичен. Таковым же был и другой наш студент - Ковшуро, который не в пример горячему и энергичному Атапину, не заражался неуемной энергией своего соседа по койке - Георгича - и даже умел иногда словом охладить его пыл.

Особо хотелось бы отметить студента-историка нашего курса С.А. Кокотова. Он обладал, пожалуй, наибольшими достоинствами: был сдержан, деловит, умел и пошутить, и поспорить, но в крайности не впадал никогда. Хорошо атлетически сложенный, рослый, Сергей мог порой подкрепить свои слова и прочими, наиболее излюбленными народом, аргументами, словом, за себя постоять он умел! К Георгичу он относился с добродушным скептицизмом: улыбался, когда узнавал об очередных его приключениях, или даже посмеивался. Надо сказать, что он, как и Гиков, обладал хорошими властными и деловыми способностями. Так, однажды он помог мне в весьма неприятной истории.