— Хвала Господу! — язвительно заметил Гавриил. — Что-то можно услышать в ее оправдание.

Агнес, увлеченная своим рассказом, погруженная в воспоминания, не замечала перемены в настроении спутника.

— Тот, кто ее соблазнил, был, по крайней мере, чистый немец, красивый и благовоспитанный юноша. Тетя пишет, что его самым искренним стремлением было и по сей день остается — сделать ее счастливой, и ему это как будто удается, ибо тетя ни о чем не жалеет. Но мне, добрый Габриэль, совершенно непонятно, как могут девушки высокого происхождения выходить замуж за эстонских или латышских крестьян. Такое здесь не раз случалось в последние страшные военные годы…

— Беда заставляет, — усмехнулся Гавриил. — Лучше выйти замуж за эстонца, работающего на земле, чем помереть с голоду.

— Даже в самой большой беде человек не должен унижать себя в своих собственных глазах! — воскликнула с жаром Агнес, и щеки ее раскраснелись.

Гавриил покачал головой:

— Вы еще не испытали самой большой беды, фрейлейн Агнес. Вот, гляжу, даже от этой вкусной еды отказываетесь. Подождите. Еще пройдет время, и раскроются глаза.

— Против самой большой беды есть средство.

— Какое же? — Гавриил даже перестал жевать.

— Добровольная смерть!

— Ах, это!.. Смерть — довольно горькое лекарство, фрейлейн Агнес.

— Я скорее бы умерла тысячу раз, чем…

— Чем стали бы женой эстонского или латышского крестьянина? — подхватил Гавриил, так как Агнес замолчала, подбирая подходящие слова.

— …чем совершила бы что-нибудь такое, что сама считала бы неправильным и о чем бы после жалела, — с суровой серьезностью добавила Агнес.

— Вышла бы замуж за простолюдина и тем самым уронила честь. Досказывайте же.

Но Агнес молчала.

Гавриил говорил с беспощадностью:

— А что? Разве у молодой эстонской крестьянки не такое же сердце, как у вас? Или у нее вместо волос растет солома? Или она детей своих рожает как-то иначе? Или ей не больно, когда жестокосердный кубьяс [8] порет ее розгами на конюшне вашего отца?..

— Вы можете быть жестоким, Габриэль, — остановила его Агнес. — Эстонских крестьянок никогда не пороли на конюшне моего отца. Я бы такого не позволила. И вообще… у меня бывают сомнения: так ли все справедливо устроено под солнцем? Но что могу я — маленькая птичка?..

У Гавриила появилось такое чувство, будто холодный ветер пахнул ему в сердце и будто в сердце что-то застыло.

«Очень хорошо, — подумал он, — что все это я слышу из твоих собственных уст. Я считал тебя холодной и гордой, но иногда в твоих глазах отражается нечто такое, что противоречит всем моим суждениям и… оставляет надежды, порождает мечты. Впредь буду осмотрительнее… Но какова она! Даже в мужской одежде так прекрасна и чиста, и голос ее так нежен и пленителен. Иначе я бы ее отчитал как следует».

— Господин Габриэль! — голос Агнес отвлек его от мыслей.

— Опять «господин Габриэль»! — покачал он головой.

— Я не могу иначе к вам обращаться; по-моему, вы — все-таки господин. Хотя, я заметила, и хмуритесь, когда я заговариваю об отношениях с людьми низкого происхождения. Так?

— Не без того.

— Вот видите! Я хотя и очень молода, но глаз у меня внимательный и многое подмечает. И вот что я думаю: разве это не удивительно, что я до сих пор не знаю, кто мой случайный спутник? Вы даже не назвали мне своего полного имени.

— К чему вам полное имя человека, с которым вы идете по лесу? — удивился Гавриил, пожимая плечами. — Вы же не спрашиваете полного имени у всякого встречного на дороге. То, что вам необходимо знать, я скажу… Я не из вашего общества, фрейлейн фон Мённикхузен, и потому не могу остаться вашим знакомым. Дня через два мы, Бог даст, доберемся до Таллина и там, у ворот, сразу расстанемся — мы ведь и встретились случайно, и ничем друг другу не обязаны.

— Расстанемся у ворот? Почему вы хотите, чтобы мы расстались? — спросила Агнес, оторопев. — Вы даже не хотите, чтобы я представила вас отцу… с самой лучшей стороны, как своего спасителя?

— Я боюсь, что если вы узнаете, кто я есть на самом деле, то немедленно прогоните меня и проклянете тот час, когда вынуждены были пуститься со мной в дорогу.

— Я знаю, вы — русский шпион, — округлила глаза Агнес.

— О, милое дитя! — только и воскликнул он.

— Ну, это мы еще посмотрим, какое я дитя, — сказала девушка, улыбаясь. — Но кто же вы такой, если не русский шпион?

— Большой грешник, — серьезно и как-то холодно ответил Гавриил. — А если припомнить ваши речи, то я — самый низкий из людей, ибо в жилах моих течет крестьянская кровь.