— Свидетели из Куйметса, разумеется, нужны, и было бы весьма желательно, чтобы рыцарь фон Мённикхузен сам выступил свидетелем против предателя, — мягко согласился Иво. — Но тогда, уважаемая фрейлейн, нам, к сожалению, пришлось бы до конца суда держать вас в плену.

— Почему? — с испугом спросила Агнес.

— Ваши прекрасные глаза могли бы всякого свидетеля направить по ложному пути, фрейлейн фон Мённикхузен.

— Я не понимаю, о чем вы…

— О чем?.. Какой же мужчина мог бы сказать «да», если вы говорите «нет»? Неужели вы так мало сознаете свою силу, прекрасная чародейка? Я увидел вас впервые несколько дней назад и за это короткое время стал совсем другим человеком. Посмотрите на меня: разве я не изменился?.. До сих пор я считал своего «дорогого» названого брата злым, хитрым, лживым человеком, а теперь, глядя вам в глаза, я почти готов поверить, что он чуть не чище ангелов.

Льстивые речи Иво произвели неприятное впечатление на Агнес; у нее было такое чувство, будто ее слуха коснулось шипение ядовитой змеи. Холодная дрожь пробежала по телу девушки, а в сердце тайный голос прошептал: «Будь настороже!».

— Вы действительно считали своего названого брата… недостойным человеком? — робко спросила она.

— Я не только считал его таким, но я его знаю как недостойного человека. И давно знаю, — сделав печальное лицо, подтвердил Иво. — Удивительно, что вы, уважаемая фрейлейн, с таким воодушевлением защищаете его, в то время как он… но об этом не стоит и говорить.

— Говорите!

— Вы приходите в отчаяние и дрожите за жизнь этого негодяя, а он даже ни разу не осведомился о вас. Он ни о чем не тревожится, пирует с утра до ночи и болтает всякий вздор.

— Как он может пировать с утра до ночи, если он связан? — с сомнением произнесла Агнес.

— О, он так просил освободить его, так красноречиво взывал к братским чувствам, что я из жалости велел его развязать. В благодарность он теперь портит моих людей, спаивает их и, кажется, восстанавливает против меня, интригует.

— Габриэль просил и взывал? Спаивает и интригует? — повторила Агнес недоверчиво; насмешливая улыбка невольно скользнула по ее лицу.

— Беда научит просить, — проворчал Иво, тихо скрипнув зубами; очень не нравилась ему улыбка Агнес. — Вы испугались бы, фрейлейн Мённикхузен, если бы я вам полностью открыл, как низок, как подл этот человек. Я не решаюсь все сказать.

Агнес отвернулась:

— Все равно — говорите!

— Он, по-видимому, очень хорошо знает, насколько может на вас рассчитывать. Он тоже ждет вмешательства вашего отца и рассчитывает на спасение. Но, к сожалению, на совсем иных основаниях, чем вы, уважаемая фрейлейн.

— Что это значит?

— Вы не поверите, как мне тяжело это объяснить, хотя дело само по себе очень просто. Этому человеку известно, как велики могущество и влияние вашего отца на лучших людей Таллина, и в то же время он знает, что рыцарь Каспар фон Мённикхузен скорее умрет, чем допустит хоть малейшее темное пятно на чести своего семейства. Этот негодяй угрожает…

— Чем он может угрожать?

— …Если рыцарь Мённикхузен его сразу не освободит, то он откроет на суде нечто… что сильно заденет честь вашу и вашего отца.

— Я не понимаю смысла ваших слов, — сказала Агнес, дрожа всем телом и все еще глядя в сторону.

— Короче говоря, Гавриил хвастает за кружкой пива тем, что Агнесс фон Мённикхузен… его любовница.

Агнес выпрямилась, на щеках ее запылали ярко-красные пятна.

— Вы лжете, сударь! — крикнула она.

Единственный глаз Иво сверкнул.

— Вы, значит, любите этого человека, — процедил он сквозь стиснутые зубы.

Лицо Агнес залилось краской, которая сразу сменилась смертельной бледностью.

Тихим, но твердым голосом девушка сказала:

— Да, я люблю этого человека, и ничто — слышите, Иво Шенкенберг! — ничто, никакая клевета не в силах поколебать эту любовь!

— Значит, вы верите ему, а меня считаете лгуном, — прохрипел Иво, побледнев от гнева. — Вы забываете, что мне ложь без надобности. Вы забываете, что жизнь Гавриила и… еще кое-что другое — в моих руках. Здесь я властелин, и никакой Таллин мне не указ!

Агнес осенила догадка, что Иво… проникся к ней сильнейшим любовным чувством, и в ту же минуту мысль, не лишенная лукавства, мелькнула у нее в голове: «Если этот злой человек меня любит, не разыграть ли мне с ним комедию, пока Габриэль не будет спасен?». Но Агнес сейчас же с презрением отвергла эту мысль: ее честная, правдивая натура не допускала низких уловок.

— Вы заблуждаетесь, Иво Шенкенберг, — спокойно молвила Агнес. — Его и моя жизнь — в руках Божьих, не в ваших.

Иво, пошатываясь, вышел из шатра. Во дворе он угрожающе сказал поджидавшей его старухе:

— Я последовал твоему совету. Если дело сорвется — береги свою шкуру!

— Уж я-то девушек знаю! — беззубым ртом прошамкала в ответ старуха. — Они только и думают, что о крепком мужском плече да о широкой мужской спине.

Иво вскочил на коня и во весь опор помчался вон из лагеря. Когда он поздно вечером возвратился домой, лошадь его была вся в мыле, а лицо у Иво было такое страшное, что все встречные в ужасе сторонились.