Вынув затвор "Пустельги" и зашвырнув его в реку спецназовцы заложили под тело мертвого снайпера мину с не извлекаемым взрывателем отжимного типа, в качестве сюрприза тем, кто пошел по их следу. Хотели взять бинокль, но передумали. Кроме банки с "индийской смесью" и термическими консервами, обнаруженными в переносном рундуке мертвого снайпера больше ни на что не позарились.

В холоде реки отражалось тепло настоявшегося дня. В очередной раз спецназовцам пришлось лезть в воду и доплыть до острова. Не теряя времени на лишние разговоры, звездные десантники дружно высвободили из корявых веток планирующие санитарные носилки с телом Крейга. Мокрая одежда змеиной кожей облегала тело. В набухших ботинках хлюпала вода. Холодный компресс тяжело и противно отекал между лопатками, хворой сыростью, плотно обхватывая тело. Нужно было наконец остановиться и высушить одежду, но времени как всегда не было. Все окрест выглядело мрачно и диковато. От малейшего ветерка пробирала дрожь, и неконтролируемо начинали стучать зубы. Но главная, придающая силы, цель была достигнута, они обзавелись постоянным, долговременным фактором, который заставлял их двигаться в определенном, верном направлении. Стараясь обходить влажную землю, чтобы не оставлять оттисков подошв, по камушкам вдоль перешейка естественной дамбы отряд направился в лес. Сомкнувшиеся ветки за их спинами еще не успели отдрожать, как с того берега, в небо взметнулась сигнальная ракета, несколько секунд повисела в воздухе и, потеряв высоту, тлеющей искрой упала в воду.

Раззолоченный, красно бархатный карточный шут "Джокер", в рогатом колпаке с бубенчиками, до ушей намалеванным ртом и подлыми глазками, задрал одну ногу в остроносом мягком башмаке, и уперся упрямыми локотками, пытаясь высвободиться из захвата здоровенной, жилистой ручищи. Амбалистая пятерня сгребла извивающегося скомороха, символизируя мощь егерей "коммандос", способных пресечь любой остроумный обман и хитро заплетенную уловку.

В центре ухоженной лужайки возвышался флагшток. Штандарт с рукой и "Джокером" реял на ветру, бросая тень на мощеные дробленым ракушечником дорожки, соединяющие разбросанные здания егерской части "Дальтиец".

Валерий Самородов, прозванный за чрезвычайно несговорчивый нрав и упрямство "валерьянкой", без церемоний изгнал дежурного связиста в подсобное помещение и занял его место, отключив дешифратор на свою ответственность. Ему нужно было видеть глаза Роззела в их, так сказать, первозданном виде. Линия высокочастотной оптиковой связи, лишившись дешифрующего наложения, стерла артикуляционную "куклу" разговора и грим-ретуш тонких черт лица подставного образа. На адэйпе энергоэкрана предстала подлинная внешность командующего военно-воздушной базой "Форавец". Гладкая, литая лысина Роззела, мощная нижняя челюсть с чуть вздутыми, дряблыми, в розовых пятнах, щеками. Рот расплылся в сияющей, но при этом, ни к чему не обязывающей улыбке. И словно углубленные в собеседника, и, в то же время, отчужденные усталые глаза напоминали взгляд оценщика в ломбарде, привыкающего к обману и слезным, однообразным причитаниям.

– Вскоре наступит ночь и поиск будет затруднен окончательно. Один единственный вертолет,горячо уважаемый и трепетно любимый эскадр-командер Роззел,это даже не помощь, это заведомая насмешка над противником.- Голос Валерия, звенящий от напряжения, резал подрагивающее изображение, как бритва.
– У меня столько дыр, что, нужно, по крайней мере, еще два "Соколариса", чтобы накрыть район поиска по обеим берегам "Крикливой Гретты". И хаотично двигающейся третьей машиной затруднить перемещение вражеского десанта в лесистой местности, крайне неудобной для обнаружения. Необходимо учитывать отменную подготовку именно для решения подобных задач и полную мобильность противника. Отягощающим фактором следует также считать малую заселенность данной территории, что делает использование вертолетной техники крайне необходимым и эффективным. Мне нужно, чтобы они на каждом шагу испуганно смотрели в небо и жались к земле, а не уверенным маршем шли вперед.

– Это все патетика, пехот-командер Самородов. Не стоить пороть горячку, у меня самого неотложных дел под завязку. Роззел был не столько тугодумом или ленно мыслящим человеком, сколько уверовал, что авиация может нагнать любое нерасторопное решение, если в том обнаружится необходимость.
– Боевое расписание полетов "Соколарисов" останется без изменений до ноля часов. За районом выброски диверсионно-частотного маяка приглядывать надо? Надо. Поиск летного состава подбитых вражеских клиперов без "Соколярисов" просто мышиная возня. А сколько сигналов сработавшей автоматики спасательных систем нужно проверить, облететь прилегающие районы. Да что я тебе говорю,- эскадр-камандер сердито отмахнулся, провалившись рукой куда-то ниже энергоэкрана.

Валерий Самородов пытался спрятать бушующее в нем глухое бешенство. Круглый желвак проступил и шевелился на его правой щеке:

– С момента приземления неопознанного вражеского корабля пошло более двух часов. Как ты не понимаешь, что все остальные действия и соображения являются второстепенными и не суть важными! Именно там, а не где-нибудь еще, был зафиксирован огневой контакт уже после нанесения упреждающего удара газовой бомбы! Неужели тебе невдомек, что там и сосредоточено наиболее опасное ядро всей операции. И неподчинение моим требованиям с твоей стороны может повлечь за собой выводы о преступной медлительности и не целевому использованию ценнейшей техники на наиболее перспективный направлениях поиска.

Когда-то, не так давно, разведка была занятием для джентельменов. Стихийный нрав и жуткая самоуверенность, да нахрапистость Самородова вызывали негодование эскадр-командера Роззела:

– - Оставь свой хамский тон, иначе совсем ничего не получишь. И сделай одолжение, милейший, перестань на меня орать. Не напрягайся так, поверь человеку чуть тоньше организованному чем ты: твои вибрирующие миндалины не самое приятное зрелище на свете. Если ты что-то втемяшил себе в голову, это еще не значит, что я превращу "Форавец" в аэродром подскока для твоих безумных идей. Пока "Крикливая Гретта" не объявлена особым районом бое столкновения, ты от меня не получишь ни одного дополнительного вертолета.

Валерий Самородов сознавал, что во многом не прав. В пехот-камандере странным образом сочетались упорство и самодостаточность. Он давно усвоил, что гнев дорого стоит. За каждое опрометчиво в сердцах произнесенное слово приходится расплачиваться потоком фальшивых извинений и это мало помогает, когда случается одалживать вновь. Добродушие и вежливость, столь облегчающие сосуществование между людьми, возможны до тех пор, пока взаимоуважение не мешает делу, на котором оба чуточку, но помешаны.