– Вы не вернетесь, - сказал Ваг.

Интендант был совершенно прав, снаружи меня ждала верная смерть, но я не мог отсиживаться в доме пока десантники и поселенцы отбиваются от дикарей. Это было выше моих сил.

– Оставайтесь здесь, - прошептал интендант, - все кончено. Надежды больше нет.

– Я должен идти.

Ваг не ответил. Рядом тяжело вздохнул санитар.

– Мне пойти с Вами, господин супер-лейтенант?
– спросил он.

Я встал и прислонился к стене.

– Оставайся с интендантом, свет не зажигать, двери не открывать. Патроны у тебя есть?

– Так точно.

– И у меня тоже есть, - сказал Ваг, - я стрелял мало. Возьмите.

Он нашел мою руку в темноте, и высыпал на ладонь пригоршню патронов.

Это было весьма кстати. Я положил их в карман галифе. Брать с собой планшетку не хотелось, поэтому я стянул ее через голову и положил на пол. Толстую ученическую тетрадь, которую мне пришлось превратить в судовой журнал, я засунул спереди под френч. В ней были списки погибших бойцов и дезертиров. Это было важно.

Нужно было уходить. Чем дольше прощаешься, тем труднее сделать первый шаг.

– Я не хочу здесь оставаться, - неожиданно закапризничал Ваг, - давайте пойдем все вместе.

– Я Вас больше таскать на себе не стану. Вы весите больше, чем синий кит, - сказал я, отодвинул засовы и вышел в ночь.

Благодаря раненому сержанту, мы успели спастись бегством, но оказались во вражеском тылу. Что ждало меня в темных дворах и на опустевших улицах захваченного города? Я слышал, как за моей спиной закрылась дверь и скрипнула щеколда. Нужно было отправляться в путь. После всего пережитого меня охватило странное безразличие. От усталости и боли инстинкт самосохранения притупился. У меня не осталось сил для того, чтобы взламывать калитки и перелезать через заборы. Будь, что будет, но я пойду напрямую. Я открыл ворота и вышел на улицу.

Она упиралась одним концом в городскую стену, а другим выходила во фланг нашей баррикаде. Возможно именно по ней, час назад, пробирались туземные лучники для того, чтобы уничтожить мой отряд. Сейчас здесь никого не было, в свете луны можно было разглядеть несколько неподвижных тел на мостовой. На этом участке частокол сохранился. Охраны здесь было мало, и дикари просто перелезли через него, после того, как перебили часовых. Осталась, прислоненная к стене, грубо сколоченная, осадная лестница. Я опрокинул ее и сбросил в канаву. Теперь уйти этим путем у туземцев не получится. Вряд ли они смогут отыскать лестницу в темноте.

Я пошел вперед, стараясь держаться ближе к оградам. Сколько прошло времени с того момента, как мы покинули перекресток? На часы я не смотрел. Казалось мы полночи пробирались через сады к дому, в котором я оставил Вага и санитара. Сейчас, по прямой, я вышел к опустевшей баррикаде всего за пару минут. Здесь было темно и тихо. Всюду лежали мертвецы, вперемешку - десантники и дикари. Уходя, туземцы раскидали наш костер. Он почти погас, в ночи светилось всего несколько тлеющих угольков. Судя по всему, первая баррикада тоже не устояла. На соседнем перекрестке стояла мертвая тишина. Повинуясь неожиданному порыву, я вошел в дом, в котором погибли десантники, зажег спичку и осмотрел гостиную. Сержант успел забрать с собой двоих. Он так и лежал на матрасе, из груди торчало короткое копье, а мертвые туземцы замерли в проходе у его ног. Я подобрал с пола револьвер. В нем оставался всего один патрон. В темноте, наощупь, я зарядил оружие и вышел в ночь. Прятаться я больше не собирался. У комендатуры шел бой. Судя по всему, гарнизон отчаянно сопротивлялся. Дорога к пристани шла под уклон, и я быстро зашагал туда, откуда доносились крики и выстрелы.

Неожиданно откуда-то сбоку, из темноты, послышался жалобный стон. Я пошел на звук, пытаясь на ходу зажечь спичку, чтобы найти раненного и оказать ему первую помощь. Почему-то я был уверен в том, что это не дикарь. Спички вспыхивали и сразу гасли, и я брел, не разбирая дороги, натыкаясь на мертвые тела. Стон раздался совсем рядом. Я присел на корточки и наконец зажег огонь. Прямо передо мной на мостовой, лицом вниз, лежал офицер. Видимо он пытался ползти, но силы покинули его. Я бросил спичку, склонился над телом и перевернул его. Раненый глухо застонал, стал шарить пальцами по моей груди, ухватился за портупею и притянул к себе.

– А-а-а, - выдохнул он мне в лицо.

– Ничего, ничего, - сказал я, - сейчас я Вам помогу.

Бинта у меня не было, но я мог перевязать его носовым платком.

Я зажег другую спичку, чтобы рассмотреть рану и отшатнулся.

Передо мной лежал Бао. Видимо, стреляя в него, я не промахнулся. Лицо и одежда капитана были перемазаны в грязи. Наверно он свалился в канаву и только сейчас сумел выбраться. Он продолжал хрипеть и тянул меня к себе. Судя по остановившемуся взгляду, Бао был не жилец. Он ничего не видел вокруг и не понимал, где находится. Я перехватил его руку и оторвал от ремня. Капитан опять застонал. Я не мог ему помочь, возможно даже Сол не сумел бы этого сделать. При дрожащем свете горящей спички, я разглядел глубокие раны на груди и животе. Похоже, помимо моей пули, капитана настигли осколки гранаты. Все что я мог сделать, это прекратить мучения своего врага. Я достал револьвер, но потом опять убрал его в кобуру. Пусть сегодня океан решает кому жить, а кому умереть. Я оставил Бао на дороге, дожидаться помощи, может быть туземцы подберут его на обратном пути.

Немного не доходя до площади, я остановился, чтобы перевести дух, словно ловец жемчуга, который замирает на мгновение, перед прыжком на глубину. Все было напрасно. Я не спас город, не спас людей. Колония умирала. Все-таки Рок добился своего. Следы его преступлений сегодня будут уничтожены, и никто не сможет поведать о них миру, потому что мне тоже не пережить эту ночь. Я облокотился о стену и замер прислушиваясь, держа в каждой руке по револьверу. Откуда-то сбоку, раздавались истошные женские крики, грохнул выстрел. Что мне делать? Попытаться пробиться к комендатуре, которую сейчас штурмует сотня дикарей, или вернуться и спасти людей, которых убивают на соседней улице, в собственном доме? Возможно там всего несколько туземцев. Я смогу их пристрелить и затаиться в развалинах. Неожиданно женский крик оборвался на высокой ноте. От боли и усталости в голове у меня помутилось. На мгновение мне показалось, что я нахожусь на самом дне океана и вокруг нет ничего кроме черной воды. С большим трудом я справился с наваждением. Я снова стоял на улице, прислонившись к забору, а снизу, от причалов, неслись крики туземцев, и слышался треск одиночных выстрелов. Нужно было на что-то решаться. Я взвел курки на обоих револьверах и вышел на площадь.