Саша отыскал на поле Алика. Сделать это было нетрудно: Алик был лучшим. Легкий, координированный, быстрый, он непринужденно работал с мячом и, прекрасно видя игру, умело и точно распасовывал. От желания играть рядом с ним Саша страстно засопел и спросил у соседа с костылем:

– Какой счет?

– Два-два!
– ответил тот, не отрывая взгляда от поля.

– Осталось сколько?

– Десять минут!
– злобно проорал сосед, потому что видел, как Алик, набрав скорость, приближался к линии штрафной.
– Да прикройте же его!

Но то был бесполезный крик. Обыграв в штрафной троих, Алик, падая, со штыка пустил мяч мимо выбегавшего вратаря. Тогда, забивая гол, не впадали в замысловато экстатическое ликование. Хмуро глядя в землю, Алик солидной трусцой направился к центру. Но до конца матча еще оставалось время, и легкораненые бойцы ринулись в последний бой. Мяч уже уходил с половины поля десятиклассников. И когда до конца осталась одна минута, свершилось: пас, второй, навес во вратарскую, и громадный мужик с перевязанной рукой послал головой мяч в сетку. Через несколько секунд судья в гипсовом корсете длинным свистком определил конец игры.

Волна пижам захлестнула футбольное поле, подхватила богатыря, спасшего солдатскую честь, и с яростным "ура!" понесла его, как знамя.

Мимо Саши шла понурая цепочка потных и недовольных десятиклассников.

– Алик!
– позвал Саша. Алик обернулся, узнал, заулыбался приветливо:

– Саша, ты меня ждешь?

– Кончилась трудовая неделя? Пошли домой.

Они пошли. Саша грустно сказал:

– Все-таки жалко, что теперь девчонки отдельно учатся.

– А зачем тебе девчонки?

– Влюбиться хочу, Алька!

– В школьницу?

– Почему в школьницу? В кого-нибудь. Чтобы сердце обмирало при ее виде, чтобы я на свидания с букетами ходил!
– И закончил неожиданно: Неспокойно мне, муторно, Алик.

– Это от безделья, - безоговорочно решил Алик.

– Еще что скажешь?
– поинтересовался Саша.

– А что мне говорить? Тебе Сергей Васильевич все сказал. И если ты немедленно, с завтрашнего дня не займешься каким-нибудь делом, все будет так, как он предсказал.

Саша послушал, подмигнул хитрым левым глазом и снисходительно поведал Алику:

– Мое дело сейчас - в тихом поле лежать и слушать, как птицы поют.

– Так сделай хоть это!

– Далеко до поля-то! На электричке ехать надо.

– Лень?

– Ага.

– Так нельзя. Саша...

– Алик, все!
– предостерегающе перебил его Саша и направился к школьному двору. Алик шел за ним. Они пересекли пустырь.

– Чей это сарай?
– спросил Саша, кивнув в сторону полуразрушенного каменного строения.

– Ничей. Раньше здесь трансформаторная будка была.

– А что здесь грузовики делают?
– Саша рассматривал отчетливый след автомобильных колес.

– Развернулся какой-нибудь случайный.

– Ну и черт с ним. Что делать будем?

– Саша...
– опять строго начал Алик, но Саша опять перебил его:

– Ничего не говори, ладно? Лучше стихи почитай.

– Хорошо, - согласился Алик. Подумал немного, и:

Мы разучились нищим подавать.

Дышать над морем высотой соленой,

Встречать весну и в лавках покупать

За медный мусор золото лимонов.

Случайно к нам заходят корабли.

И рельсы груз проносят по привычке.

Пересчитай людей моей земли,

И сколько мертвых станет в перекличке!

Но всем торжественно пренебрежем!

Нож сломанный в работе не годится,

Но этим черным сломанным ножом

Разрезаны бессмертные страницы.

Помолчали. Потом Саша остановился, положил Алику руки на плечи.

– Я не сломан, Алик.

Был мутный рассвет в тихих переулках. Покойно было, безлюдно. Саша гулял в эту пору. Он миновал школьный двор, вышел на пустырь и, фланируя, направился к бывшей трансформаторной будке. У раздрызганного проема, в котором когда-то, видимо, существовала дверь, он остановился, закурил, старательно закрывая спиной спичечный огонек от возможного ветра, и одновременно осмотрелся вокруг. Никого не было. Он проник в будку.

Запустение и грязь. Битый кирпич, битое стекло, ржавая проволока, человеческие испражнения, веревки прошлогодней картофельной ботвы. Но Саша не собирался отсюда уходить: покуривая, он тщательно изучал помещение.