— Совершенно уверена, мама. — Полина снова бросила страдальческий взгляд на часы.

— Шнурки хорошо завязала?

— Да, мама.

— Ты надушена до неприличия.

— Ax нет, мама, дорогая, что ты! Совсем чуть-чуть… только крошечную капельку…

— Я сказала «до неприличия», и сказала именно то, что думаю. Нет ли у тебя там прорехи под мышкой?

— Нет, мама.

— Покажи, — неумолимо потребовала миссис Гибсон.

Полина задрожала. Что, если подол серого платья станет виден из-под черного, когда она поднимет руку?

— Ну, хорошо, поезжай. — Миссис Гибсон тяжело вздохнула. — Если меня уже не будет в живых, когда ты вернешься, не забудь, что я хотела, чтобы мое тело выставили для прощания в моей кружевной шали и черных атласных туфлях. И позаботься о том, чтобы мои волосы были завиты и уложены.

— Тебе хуже, мама? — Серое платье сделало Полину еще чувствительнее к укорам совести. — Если так… то я не поеду…

— Чтобы оказалось, что деньги на эти туфли истрачены зря! Конечно же ты поедешь. Только смотри не съезжай там по перилам.

Но тут даже терпению смиреннейшей из смиренных пришел конец.

— Мама! Неужели ты думаешь, что я могу это сделать?

— Именно это ты сделала на свадьбе Ненси Паркер.

— Тридцать пять лет назад! И ты считаешь что я и сейчас могу съезжать по перилам?

— Тебе пора идти. Что ты тут все тараторишь? Хочешь опоздать на поезд?

Полина торопливо ушла, и Аня вздохнула с облегчением. Она боялась, что миссис Гибсон охватило в последнюю минуту дьявольское желание задержать Полину до тех пор, пока не уйдет поезд.

— Ну вот, теперь хоть немного покоя, — сказала миссис Гибсон. — В доме ужасный беспорядок, мисс Ширли. Надеюсь, вы понимаете, что это не всегда так. Последние несколько дней Полина не соображала, что делает. Пожалуйста, передвиньте эту вазу на дюйм влево. Нет, поставьте обратно. Абажур на лампе покосился. Да, так, пожалуй, немного прямее. Но вот та штора опущена на дюйм ниже другой. Я хочу, чтобы вы ее поправили.

Аня слишком энергично дернула за шнурок, он выскользнул у нее из пальцев, и штора со свистом взлетела вверх.

— Вот видите, — сказала миссис Гибсон.

Аня «не видела», но все же старательно отрегулировала длину шторы.

— А теперь, миссис Гибсон, не хотите ли, чтобы я приготовила вам чашечку чая?

— Мне в самом деле нужно чем-то подкрепиться. Я совершенно измотана всеми этими хлопотами и суетой. Меня как будто наизнанку выворачивает, — жалобно простонала миссис Гибсон. — А вы можете приготовить приличный чай? Я скорее буду пить воду из лужи, чем чай, кой заваривают некоторые.

— Заваривать чай меня научила Марилла Касберт. Вот увидите, вам понравится. Но сначала я хочу вывезти вас на крыльцо, чтобы вы могли порадоваться солнечному свету.

— Я уже много лет не бываю на открытом воздухе, — возразила миссис Гибсон.

— Ничего, сегодня такая чудесная погода; воздух вам совсем не повредит. Я хочу показать вам прелестную дикую яблоню в цвету. Отсюда, из дома, ее не видно. И ветер сегодня южный, так что вы почувствуете запах клевера с полей Нормана Джонсона. Я принесу чай, и мы вместе выпьем по чашечке, а потом я возьму свое вышивание и мы посидим там и поболтаем обо всех, кто пройдет мимо.

— Я не одобряю тех, кто критикует ближних, — заявила миссис Гибсон с добродетельным видом. — Это не по-христиански. Вы не могли бы сказать мне, это все ваши собственные волосы?

— Все — до единой волосинки, — засмеялась Аня.

— Жаль, что рыжие… Хотя рыжие волосы, похоже, входят сейчас в моду. Мне нравится и ваш смех. Судорожное хихиканье Полины всегда действует мне на нервы. Ну что ж, если я должна выйти на крыльцо, никуда не денешься. Я скорее всего простужусь насмерть, но ответственность будете нести вы, мисс Ширли. Помните, мне ни много ни мало восемьдесят лет… хотя я слышала, что старый Дэви Акман уверяет всех в Саммерсайде, будто мне только семьдесят девять. Его мать была урожденная Уотт, а Уотты всегда были страшно завистливы.

Аня проворно и ловко выкатила кресло на крыльцо и доказала, что умеет взбивать и поправлять подушки. А вскоре она принесла чай и удостоилась похвалы миссис Гибсон.

— Да, это пить можно, мисс Ширли. Ах, Боже мой, целый год мне пришлось жить на одной только жидкой пище. Все думали, что я уже не выкарабкаюсь. И я часто думаю, что, возможно, это было бы к лучшему… Это та самая яблоня, которую вы так расхваливали?

— Да… разве она не прелестна?.. Такая белая на фоне темно-голубого неба.