Феодальные капризы пронизывали быт:

«Была у отца ещё одна прихоть. Заключалась она в том, что он то и дело приказывал накрывать в различных столовых покоях. Чуть не каждый день мы обедали в новом месте, что прибавляло слугам хлопот. Мы с братом Николаем бегали по всему дому, отыскивая, где сегодня накрыто. И нам очень нравилось опаздывать к обеду».

Феодальное воспитание порою приводило к таким эксцессам, которые невольно возмущали даже родителей, воспитывавших детей, впрочем, именно в таком духе. Но рискованные шалости юных аристократов зачастую вызывали раболепный восторг «обслуживающего» персонала» и всяческих «подчинённых»:

«Каждую зиму в Петербурге у нас гостила моя тётка Лазарева. Привозила она с собою детей, Мишу, Иру, Володю, моего сверстника. Обычно мы с ним отчаянно шалили. Но последняя, предпринятая нами шалость разлучила нас надолго.

Тогда нам было лет по двенадцать-тринадцать. Как-то вечером, когда отец с матерью отсутствовали, мы решили прогуляться, переодевшись в женское платье. В матушкином шкафу отыскалось всё необходимое для переодевания. Мы нарядились в пышные платья, нарумянили щёки, нацепили украшения, закутались в подбитые бархатом шубы, слишком широкие для нас, спустились по чёрной лестнице и разбудили матушкиного парикмахера. Мы объявили ему, что отправляемся на маскарад и потребовали парики, которые он нам и выдал.

Замаскировавшись подобным образом, мы вышли в город. На Невском мы влились в толпу проституток. Мы были тотчас замечены охотниками до подобных дам! Отделываясь от кавалеров, мы с важностью отвечали по-французски: «Мы заняты» и торжественно следовали далее. От нас отстали только, когда мы вошли в шикарный ресторан «Медведь». Не снимая шуб, мы прошли в зал и заказали ужин. Сидеть в шубах было жарко и душно. На нас с любопытством посматривали.

Офицеры с соседнего столика прислали нам записку — приглашение поужинать в отдельном кабинете. Я выпил слишком много шампанского и хмель ударил мне в голову. Сняв жемчужные бусы, я принялся размахивать ожерельем, закидывая его на головы сидящих за соседним столиком. Плотная нить, удерживавшая жемчужины, всё же лопнула, жемчужины раскатились по полу. Ресторанная публика хохотала. Все в зале оглядывались на нас. Мы решили бежать, кое-как собрали жемчужины и бросились к выходу. Метрдотель со счётом в руке догнал нас. Но мы не взяли с собой деньги. Метрдотель потащил нас к директору ресторана. Тот, однако, лишь посмеялся нашей проделке и даже дал нам денег на извозчика. Когда мы возвратились на Мойку, все двери огромного дома были уже заперты. Я остановился против одного из окон и принялся звать моего камердинера. Он вышел и весело смеялся нашему виду. Наутро, впрочем, нам уже сделалось не до смеха. Директор «Медведя» прислал моему отцу весь жемчуг, не собранный нами, а также и счёт за обильный ужин.

В течение десяти дней Володя и я были заперты — каждый — в своих комнатах. Выходить на улицу без сопровождения нам было запрещено. Вскоре тётка Лазарева уехала и увезла детей. Несколько лет я не встречался с Володей».

Феликс Юсупов обронил в своих воспоминаниях одну, весьма значимую фразу:

«А жить усреднённо-обывательски в нашей-то обстановке — бессмыслица и безвкусица!»

Но воспитанная бабушкой в атмосфере викторианства, новая императрица Александра Фёдоровна, урождённая Алиса Гессенская, пожелала совершить именно то самое, что по мнению «сливок» русской аристократии, так ясно выраженному Феликсом Юсуповым, являлось «бессмыслицей и безвкусицей». Александра Фёдоровна пожелала устроить домашнюю, повседневную жизнь своей семьи, мужа и детей, на началах скромности и экономии. В итоге домашняя жизнь Николая Александровича, Александры Фёдоровны и их детей: Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии и Алексея, имела характер чрезвычайной замкнутости. Возможно сказать, что Александра Фёдоровна внедряла в жизнь своей семьи известный английский принцип: «Мой дом — моя крепость». Но последствия подобного жизнеустройства оказались печальными. Русская аристократия не поняла и не приняла принципов новой императрицы, никто не намеревался подражать ей в кругах так называемого высшего общества. И ещё менее могли её понять и подражать ей в огромной Российской империи с её сословно-иерархическим устройством. Домашняя жизнь Виктории, Альберта и их детей служила примером для подражания всей стране. Но Англия была совсем иной, нежели Россия, страной. Англия богатела и в то же время принимала законы, защищающие права рабочих и крестьян. В Англии подражать жизнеустройству королевской семьи, семьи Виктории, могли решительно все, даже мелкие чиновники, даже фермеры и фабричные рабочие. В России слухи о скромной жизни императорской семьи вызывали недоумение и даже и презрение. В России рабовладение было отменено только ещё при деде Николая II, и аристократия жила феодальными нравами. Так называемый «простой народ» также во многом понимал лишь феодальную идеологию, согласно которой император, живущий в безмерной роскоши, — это понятно и приемлемо, и даже вызывает восхищение; но императрица, собственноручно обучающая детей штопке, — это должно вызывать и вызывает одно лишь презрение!

Но лучше начать по порядку. Разумеется, после замужества Алисы Гессенской, внучки Виктории, возможно было сказать, что принцесса сделала блестящую карьеру. Впрочем, возможно также сказать, что принцесса сделала характерную карьеру, потому что и до неё преобразилось из принцесс немецких княжеств в императриц всероссийских немало юных девиц. Но в том-то и дело, что Алиса Гессенская фактически с шести лет являлась не немецкой, а английской принцессой. Она по воспитанию своему являлась, в сущности, англичанкой, викторианкой. Но убедить в этом своих новых подданных она никак не могла. Она им всё твердила: «Я не немка, я англичанка!», а они ей не верили! Наверное, они просто-напросто привыкли к тому, что императрицы всероссийские делаются именно из немецких принцесс!..

В сущности, Александра Фёдоровна и её старшая сестра Елизавета Фёдоровна, более чем кто бы то ни было, являлись жертвами крепнущей русской национально-патриотической доктрины. Согласно принципам и постулатам этой доктрины, известная война четырнадцатого года представлялась войной двух наций — русской и немецкой. И в подобной расстановке сил императрица напрасно объявляла себя «англичанкой» и «русской». Национально-патриотическая доктрина — вещь в достаточной степени беспощадная.

Что, собственно, могли говорить об Александре Фёдоровне её современники? Обратимся снова к воспоминаниям Сергея Юльевича Витте. Это весьма почтительные по отношению к императору и императрице мемуары. Автор не обвиняет их, но, напротив, пытается защитить от обвинений. Витте говорит об Их величествах со всею возможною деликатностью:

«...перед самой своей смертью император Александр III женил наследника престола.

Нынешняя императрица Александра Фёдоровна, дармштадтская Великая княгиня Алиса, несколько лет ранее приезжала в Россию как одна из Великих княжон, которая может быть невестой будущего русского императора. Но, как кажется, она тогда успеха не имела; будущему же императору Николаю II она, по-видимому, нравилась, и поэтому через несколько лет, перед самой смертью императора Александра III, женитьба эта состоялась».

Далее:

«Цесаревич Николай поехал за своей невестой, так как император, предчувствуя свою смерть, желал, чтобы наследник женился скорее.

Цесаревич Николай привёз свою невесту из Дармштадта (!) прямо в Ялту; привёз он её туда дней за 10, если не менее, до смерти императора.

Хотя император прежде, когда Дармштадтская принцесса Алиса в первый раз была в России, отнёсся к ней не с особенной симпатией, вследствие чего и не состоялась свадьба, но на этот раз он с болезненным нетерпением ждал приезда своего сына с невестой, считал даже всё время дни, оставшиеся до его приезда, и, как мне рассказывали, был чрезвычайно рад, когда он приехал в Ялту».