Обращаемся снова к Сергею Юльевичу Витте, чтобы понять и увидеть ярко этот полнейший крах, крушение Романовых, связанное теснейшим образом с внучкой либеральной королевы!

Наиболее интеллектуальные российские политики отворачиваются с отвращением от черносотенного движения. Императрица поддерживает черносотенцев деньгами. Королеву Викторию возможно было упрекнуть в том, что она склонна прислушиваться к советам мужа; но ей это охотно прощали; ведь советы принца-консорта были умны и давались с полным пониманием политических ситуаций; а кроме того, образ женщины, уважающей своего любимого супруга, производил на англичан хорошее впечатление. Но император, слишком доверяющийся жене, производит в России впечатление дурное; особенно когда всем известно, что сама эта жена охотно доверяется людям случайным, льстецам и подлецам. Над этим подшучивают даже самые верноподданные юнцы, тот же князь Владимир Палей:

Но приступим, наконец-то, к тексту Сергея Юльевича:

«Странная особа императрица Александра Фёдоровна. Когда подбирали жену цесаревичу (будущему императору Николаю II), за несколько лет до смерти Александра III, её привозили в Петербург на смотрины. Она не понравилась. Прошло два года. Цесаревичу невесты не нашли, да серьёзно и не искали, что было большой политической ошибкой. Цесаревич, естественно, сошёлся с танцовщицей Кшесинской (полькой). Об этом Александр III не знал, но это подняло приближённых, всё советовавших скорее женить наследника.

Наконец, император заболел. Он и сам решил скорее женить сына. Вспомнили опять о забракованной невесте Алисе Дармштадтской. Послали туда наследника делать предложение. Привожу по этому предмету рассказ, сделанный мне глаз на глаз нашим нынешним почтеннейшим послом в Берлине графом Остен-Сакеном, когда я был проездом в Берлине, едучи в Нордерней к канцлеру, тогда ещё графу Бюлову, заключить торговый договор (1904 г.).

«При Александре II я был поверенным в делах в Дармштадте и знал всю великогерцогскую семью.

При Александре III этот пост был уничтожен, и я был переведён в Мюнхен. Когда наследник поехал в Дармштадт, меня туда командировали. В первый день приезда после парадного обеда я пошёл к старику обер-гофмаршалу, с которым был очень дружен, когда ещё был поверенным в делах в Дармштадте. Разговорившись с ним, говорю: когда я уезжал, принцесса была девочкой, скажите откровенно, что она из себя представляет? Тогда он встал, осмотрел все двери, чтобы убедиться, не слушает ли кто-нибудь, и говорил мне:

«Какое для Гессен-Дармштадта счастье, что вы от нас её берёте».

Когда она приняла предложение (ещё бы не принять), то она, несомненно, искренне выражала печаль, что ей приходится переменить религию. Вообще это тяжело, а при её узком и упрямом характере это было, вероятно, особенно тяжело. Как ни говорите, а если мы, и в особенности «истинно русские» люди, хулим субъекта, переменяющего религию по убеждению, то ведь не особенно красивый подвиг переменить таковую из-за благ мирских. Не из-за чистоты и возвышенности православия (по существу православия это, несомненно, так) принцесса Аliх решилась переменить свою веру. Ведь о православии она имела такое же представление, как младенец о теории пертурбации небесных планет.

Но, раз решившись переменить религию, она должна была уверить себя, что это единственно правильная религия человечества. Конечно, она и до сих пор не постигает её сущности (и многие ли её понимают?), но затем совершенно обуялась её формами, в особенности столь красивыми и возвышенно-поэтическими, в каковых она представляется в дворцовых архиерейских служениях.

С её тупым, эгоистическим характером и узким мировоззрением, в чаду всей роскоши русского двора, довольно естественно, что она впала всеми фибрами своего «я» в то, что я называю православным язычеством, т.е. поклонение формам без сознания духа — проповедь насилием, а не убеждением: или поклоняйся, или ты мой враг, и против тебя будет мой самодержавный и неограниченный меч; я так думаю, значит, это правда, и правда — моё право. При такой психологии, окружённой низкопоклонными лакеями и интриганами, легко впасть во всякие заблуждения.

На это почве появилась своего рода мистика — Филипп, Серафим [119] , гадания, кликуши, «истинно русские» люди. Чем больше неудач, тем больше огорчений, тем более душа ищет забвения, подъёма оптимизма в гадании о будущем. Ведь предсказатели всегда, особенно царям, говорят: потерпи, а потом ты победишь, и все будут у ног твоих, все признают, что только то, что исходит от тебя, есть истина и спасение...

Если бы государь имел волю, то такая жена, как Александра Фёдоровна, была бы соответственная. Она — жена императора, и только. Но несчастье в том, что государь безвольный. Кто может иметь на него прочное и непрерывное влияние? Конечно, только жена. К тому же она красива, с волею, отличная мать семейства. Может быть, она была бы неприятна для царя с волей, но не для нашего царя. В конце концов, она забрала в руки государя. Несомненно, что она его любит, желает ему добра — ведь в его счастии её счастие. Может быть, она была бы хорошею советчицей какого-либо супруга — немецкого князька, но является пагубнейшею советчицею самодержавного владыки Российской империи. Наконец, она приносит несчастье себе, ему и всей России... Подумаешь, от чего зависит империя и жизни десятков, если не сотен миллионов существ, называемых людьми. О том, какое она имеет влияние на государя, приведу следующий факт, несколько раз повторявшийся. Когда после 17 октября государь принимал решения, которые я советовал не принимать, я несколько раз спрашивал Его Величество, кто ему это посоветовал. Государь мне иногда отвечал: «Человек, которому я безусловно верю».