— А не желаете ли вы, молодой человек, играть в ледяной футбол?

Я никогда не слыхивал о такой игре и уставился на него во все глаза.

— Ледяной футбол, иначе хоккэй, прекрасная, мужественная игра. Развивает силу, ловкость, глазомер, смелость.

Всю жизнь я мечтал развить в себе такие драгоценные качества. Именно это мне и надо.

— В таком случае следует приобретать систему «гагинские». Вот, пожалуйста. И как удачно вы зашли: осталось всего две пары вашего размера.

Рядом с «Джексоном» он положил на прилавок коньки с широкими площадками, с дутым, трубкой, корпусом, в который были впаяны тонкие ножи.

— Но коньки, молодой человек, прежде всего — скорость, резвость. Лучшие конькобежцы не уступают в скорости даже поезду. Даже автомобилю. Хотите бегать быстрее всех?

В моем благодарном, доверчивом взгляде он прочитал неукротимое желание бегать быстрее всех.

— В таком случае вам надо приобрести коньки системы «норвежские». Жаль, фабрики не выпускают вашего размера. Но есть, на ваше счастье, единственная пара. Один буржуй заказывал сыну. В Москве изготовили. По особому чертежу. А буржуй, тем временем, вылетел в трубу. И остался невыкупленный заказ на ваше счастье. Такой пары, поверьте, ни у кого в городе нет. Да что в городе? Во всей Сибири не найдете!..

Длинные, изящные, с тончайшими ножами, не просто впаянными в дутые трубки, но еще и прошитые головками крошечных заклепок, эти коньки обещали стремительный полет по льду, встречный свист тугого ветра и ни с чем несравнимое счастье ураганного движения.

Вошел Арцынович, и Ландориков сразу как-то погас, устало спросил:

— Ну-с, на чем мы остановили внимание? Что же мы купим?

А внимание мое разбежалось. Все сразу хотелось купить мне.

— Прикажете завернуть «норвежки», молодой человек? Или «нурмис»?

— Заверните «норвежки», — сказал я. — Только в кредит. У меня пока гривенник. Вот…

Ландориков растерянно поглядел на протянутую монетку, а его компаньон Арцынович громко захохотал.

— Эх, молодой человек! — вздохнув, сказал Ландориков. — Кто бы мне предоставил кредит? Вы не знаете? Ступайте тогда с богом…

И я поплелся домой. В витрине колбасного магазина вдовы Копьевой не было ни поросенка, ни окорока, ни колбас. Даже ни одной тоненькой сосиски. Рабочие на веревках опускали со стены железную вывеску. Никаких сластей не оказалось и в кондитерской Ламбриониди.

Примерно через неделю мы с отцом шли по улице Урицкого. Вот-вот поравняемся с магазином Арцыновича и Ландорикова. Сейчас, сейчас я увижу коньки всех систем. Но железными ставнями с висячими замками были закрыты магазинные окна. А на дверях, тоже закрытых, висела табличка: «Фирма ликвидирована. Претензии не принимаются». У меня к фирме претензий не было. Только коньки в нашем городе теперь нигде не продавались, кроме как на толкучем рынке. И в тот год, и в последующие, я тоже остался без коньков.

Отец мой тогда долго болел, а я с утра уходил в длинную очередь за хлебом и возвращался с буханкой — на всю семью по карточкам — когда время было идти в школу. А по вечерам выключалось электричество, город был темным, последние уроки в школе шли при коптилках, которые стояли на партах. До коньков ли тут?

И все же, иногда, я приходил к стадиону, денег у меня, конечно, не было, перелезал в самом дальнем месте через забор и смотрел на ребят, носящихся по льду.

Коньки с ботинками я получил не скоро, уже в седьмом классе. К тому времени исчезли хлебные очереди, новые турбины заработали на городской электростанции, а в доме, где когда-то был магазин Арцыновича и Ландорикова, открылся спортивный магазин общества «Динамо».

— Да, наступило другое время, — удовлетворенно говорил мой отец, работавший теперь в плановом отделе механического завода.

На месте снесенной Благовещенской церкви устроили еще один каток, меня приняли в общество «Юный динамовец» и стали учить игре в хоккей с мячом. О хоккее с шайбой мы тогда еще не слыхивали.

А года через три, уже студентом, я играл за первую сборную своего института. Наша команда неплохо выступала на первенстве вузов. Может быть, я и доигрался бы до мастера спорта. Во всяком случае, замыслы такие вынашивал. Но тут опять наступило другое время. И моей командой стал огневой минометный взвод. Время это было трудным и долгим. Обычный год для тех, кто был на войне, стали считать за три.

Когда я вернулся с войны, то в первый же день, еще в погонах и ушанке со звездочкой, пошел на каток, хотя очень болела нога, простреленная на Хингане японским снайпером. Теперь у меня были деньги, много денег — четыре месячных оклада младшего офицера. Ведь за каждый год войны, при демобилизации, выдавали офицерам месячный оклад. А я прослужил все четыре года. И я, пожалуй, впервые в жизни, хотел купить билет на каток. Но меня впустили без всякого билета.

— Пожалуйте, молодой человек! — услышал я голос контролера. — Проходите, молодой человек, защитнику Родины почет и уважение!..