– Четыре штуки, – ответил я. – И платить буду не я, а Виктор.

И тут, словно по подсказке, зазвонил мой телефон.

– Вы за…кон…чи…ли? – спросил Виктор.

– Погодите минутку, – сказал я, забрался на пассажирское сидение, и Келли отъехала на четверть мили, прежде чем поставить арендованную машину на парковку.

– Мы достаточно далеко убрались? – спросил я.

– Если отъедем еще дальше, – ответила она, – то не увидим самого интересного.

Она вылезла из машины, набрала на своем мобильнике номер, и оставленный в отдалении вэн тут же взорвался. Келли оставалась снаружи, пока воздушная волна от взрыва не скользнула по ее лицу.

– Ты спятила, – сказал я ей.

– Дело сделано, – сообщил я Виктору.

– Хо…ро…шо, – сказал он. – У ме…ня есть для вас еще два за…ка…за.

– Уже? – Я достал из кармана записную книжку и ручку и записал выданную мне информацию. Имена, возрасты, занятия и адреса были такими разными, что, казалось, были выдернуты прямо из воздуха.

– Вы хотя бы знаете этих людей? – спросил я у Виктора.

– Это всё час…ти ос…нов…ного пла…на – ответил он.

Я прикрыл микрофон и сказал Келли:

– Я беру назад свои слова насчет того, что ты спятила.

Потом спросил у Виктора:

– А еще будут?

– Много, – ответил он своим жутким металлическим голосом. – Прав…да, мис…тер Крид, зло име…ется пов…сюду, и оно дол…жно быть на…ка…за…но.

– Я хочу увидеть здешнего Пикассо, – заявила Кэтлин.

– Значит, увидите, – сказал я.

– И метрдотеля, – сказала она. – У них ведь имеется метрдотель, верно?

– И в самом деле, имеется.

– А он надутый и сердитый? Надеюсь, что он невыносимо надутый!

– Будет надутым, если я ему чаевых не оставлю, – ответил я.

Мы сидели в лобби ресторана «Четыре сезона» в здании компании «Сигрэм» на Восточной Пятьдесят второй улице.

Она коснулась моей руки.

– Донован, это, правда, очень мило с вашей стороны, но нам вовсе необязательно ужинать здесь. Я не хочу, чтобы вы так на меня тратились. Давайте просто выпьем, посмотрим эту картину и, может быть, их мраморный бассейн. А потом съедим пиццу у «Анджело».

– Успокойтесь, – сказал я. – Я богатый.

– Правда?

– Правда.

Ресторан «Четыре сезона» знаменит и существует как бы вне времени, он вечен и непреходящ. Это единственный ресторан во всем Нью-Йорке, построенный как настоящая достопримечательность.

– Вы действительно хотите сказать, что богаты, или вы и впрямь богаты? – спросила она.

– Я достаточно богат, чтобы заказать вам все, что вам захочется.

Она рассмеялась.

– В таком случае, я хочу Пикассо!

Я уже говорил вам, что мне эта леди очень нравится?

Я сообщил метрдотелю свою фамилию и повел Кэтлин по коридору туда, где висел ковер работы Пикассо. Он висел там с самого открытия этого ресторана в 1959 году. Эта работа Пикассо высотой в двадцать два фута на самом деле создавалась как центральная часть занавеса, закрывавшего сцену. Он создал ее в 1920 году специально для первой постановки «Треуголки» [8] в Париже. Когда владелец театра разорился, он вырезал из занавеса эту центральную часть работы Пикассо и продал ее. А сегодня, когда экономика пришла в плачевное состояние, Кэтлин узнала, что ковер вроде как выставляют на аукцион с начальной ценой в восемь миллионов долларов. И нынче, видимо, для Кэтлин был последний шанс увидеть эту работу Пикассо.

– Ох, Боже мой! – воскликнула она вдруг охрипшим голосом. – Как она мне нравится!

– По сравнению с другими его работами цвета здесь довольно приглушенные, – заметил я. – Но, да, она и впрямь великолепна.

– Расскажите мне про нее, – попросила она. – Произведите на меня впечатление.

– Это темпера по холсту, – сказал я.

– Темпера? Это от слова «температура»?

– Именно так.

Она недоверчиво глянула на меня:

– Какая чушь!

– Ну, это пишется почти точно так же. Вообще-то, это подразумевает, что краски разводятся на клею, и он служит связующим элементом.

Она издала недовольное сопение:

– Какая скука!

– Окей, – сказал я. – Забудем про это. Вот вам то, что вы хотели узнать: Пикассо разложил холст на полу и писал картину кистью, привязанной к ручке от швабры. А для выписывания мелких деталей пользовался зубной щеткой.

Кэтлин захлопала в ладоши.

– Давайте дальше!

– У него ушло три недели на эту работу.

Она выжидающе уставилась на меня.

– При этом он ходил в ковровых шлепанцах, чтобы не смазать краску.