Мебель была разномастная, но тоже из комиссионки. Вполне приличная мебель.

Эксперт Тимохин отпаивал Наклейкину водой. Она ничего не говорила, только мычала.

В углу сидел паренек лет шестнадцати и крупный мужик в форме железнодорожника.

– Это свидетели, – показал на них Шелков.

– Хорошо, вы пока хозяйку в чувство приводите, а я со свидетелями поговорю.

– Пошли, сердечная, – Никитин подхватил под руку хозяйку, – пошли, приляжешь и расскажешь мне все.

– С кого начнем? – Данилов присел на стул.

– С Леши начинайте, – степенно ответил железнодорожник.

– Значит, ты – Леша?

– Да.

– А полностью?

– Наклейкин Леонид Петрович.

– Вот и славно. Начинай по порядку, Леонид Петрович.

– Я к тете Маше пришел. Мы договорились, что я в одиннадцать приду, помогу ей по огороду.

– Ты говори спокойнее. – Данилов поощрительно улыбнулся. – Не спеши.

– Я в дверь постучал – никого. Обошел дом, окна открыты, никого нет. Я удивился: тетя Маша, когда уходит, всегда окна закрывает и ставни запирает. Тогда я в комнату залез.

– В комнате все так и было?

– Да, я заметил, что все шкафы раскрыты, вещи на полу, посуда побита… Я тогда начал тетю Машу искать… На кухню забежал, слышу – в погребе стонет кто-то… Я хотел открыть, а на крышке шкаф стоит…

– Дальше я расскажу, – степенно сказал железнодорожник. – Сосед я. Лагутин Сергей Фролович, работаю машинистом тепловоза. Когда ко мне Лешка прибежал, я сразу недоброе почуял.

– Почему?

– А потому, товарищ…

– Зовите меня Иван Александрович.

– А потому, Иван Александрович, что повадился к ней ходить один фармазон.

– Кто?

– Фамилию не скажу, а имя ему – Колька. Он всю дорогу в буфете на станции крутился или в ресторане. Да в горклубе я его в бильярдной встречал. Люди на работу, а он – шары катать. Из урок он, сюда высланных.

– Так, интересно. – Данилов задумался. Если этот урка Колька шел на грабеж открыто, значит, решил рвать с поселения.

– Можно продолжать, Иван Александрович? – спросил Лагутин.

– Да-да, конечно.

– Мы сюда прибежали. Шкаф отодвинули, Марию полуживую из подвала вытащили. Я велел Лешке к телефону бежать, а сам топор взял и караулить стал.

– Спасибо. Наш товарищ запишет ваши показания, а пока побудьте в качестве понятых.

– Иван Александрович, – в комнату заглянул Никитин, – дело срочное.

На кровати в спальне сидела Наклейкина. Она уже пришла в порядок. На тумбочке стояла початая бутылка водки. Никитин успокаивал потерпевшую старым способом.

– Вы послушайте, что она говорит. Давай, Маня, расскажи товарищу полковнику то, что мне говорила.

– Они… Товарищ… Они…

– Глотни-ка, Маня, еще пять капель. – Никитин плеснул в чашку водки.

Наклейкина выпила, сморщилась и посмотрела на Данилова вполне осмысленными глазами:

– Манто взяли… Чернобурки две… Часов мужских трое…

– Ты, Маня, разговор их нам поведай. – Глаза у Никитина горели охотничьим азартом.

– У них наганы…

– Сколько? – спросил Данилов.

– Три.

– Зачем?

– Они, я подслушала, сберкассу сегодня грабить будут.

– Когда?

– В перерыв.

Данилов взглянул на часы – в его распоряжении оставалось тридцать пять минут.

У него два милиционера, Никитин, Шелков и он. Всего пять. Вполне хватит.

– Шелков!

В комнату вошел лейтенант.

– Ты сберкассу городскую знаешь?

– Так точно, моя сестра там заведующая.

– Тем лучше. Второй вход в нее есть?

– Есть. Задний ход в палисаднике. А что случилось, товарищ полковник?

– Брать ее будут сегодня в тринадцать.

– Как «брать»? – не врубился Шелков.

– Грабить то бишь.

– Да не…

Данилов не дал ему договорить:

– Сколько ходу до сберкассы?

– Минут семь.

– Значит, десять. Пять – восемь минут на переговоры.

– Надо в райотдел позвонить, – перебил его Шелков.

– Вы, Шелков, пока что мой подчиненный.

– Виноват, товарищ полковник.

– Звонить не будем. Никаких разговоров через коммутатор. У меня в вашем городе уже был печальный опыт. Ровно десять лет назад. Тимохин, бегом в райотдел, передай: пусть незаметно блокируют подходы к сберкассе. Пусть все щели закроют. Давай.