— Вот и свежее мясо добыли! — обрадовался Пихур.

— Сперва пойдём к товарищам, а козочка никуда не денется.

Трое мужчин встретили нас у ельника.

— Командир партизанской группы Николай Струтинский, — представился я.

Первым протянул мне руку Николай Киселев, коренастый парень с правильными чертами лица и приветливыми серыми глазами. Я невольно подумал: «Такой не подведёт».

— Служил в Дунайской флотилии, затем в Днепровской, старшина второй статьи, — доложил он. — Получил ранение под Киевом, там и пленили…

Владимир Леонтьев ростом был выше Киселева, отличался богатырским телосложением. В Красной Армии служил старшим сержантом артиллерии.

— Бежал из ровенского лагеря военнопленных, хочу снова стать в боевые ряды, — отчеканил Леонтьев.

Третьим оказался парень из Приднепровья — Василий Самокиш. Перед войной был призван на действительную, дрался с фашистами под Киевом, там и прихватила, как он выразился, проклятая орда. Когда гнали в лагерь, удрал.

— Вот и познакомились, заключил Пихур.

На обратном пути свернули к месту, где лежала убитая козочка. Василий Самокиш извлёк из кармана складной нож и как заправский мастер разделал тушу. Поочерёдно мы несли добычу к месту стоянки группы. Здесь прибывшим товарищам после беседы с ними вручили винтовки.

Принимая из рук партизан священное оружие, Киселев, Леонтьев и Самокиш поклялись сражаться за Родину до последней капли крови.

В группе стало одиннадцать бойцов.

— Нам нужны ещё хорошие люди?-спросил как-то Самокиш.

— Конечно!

Киселев опередил товарища:

— Ты имеешь в виду шофёра?

— Именно! Надёжный человек.

— Да, парень верный, — поддержал Леонтьев. — Он здешний. Сейчас батрачит у одного хуторянина.

— Как он выглядит?

— Среднего роста, лет двадцати пяти, худощавый, блондин, с вьющимися волосами, — объяснил Самокиш.

— Так это же Николай Бондарчук! — воскликнул я.

— Перед нашим уходом, — продолжал Самокиш, — он просил: если свяжемся с советскими партизанами, просигналить ему.

В тот же вечер Ваню Пихура и Володю Леонтьева послали за Бондарчуком.

Преодолев за ночь тридцатикилометровый путь, Пихур и Леонтьев привели в группу «кудрявого парня» Николая Бондарчука.

С Николаем я познакомился ещё до войны. Родился он в селе Дывень, неподалёку от Межирич, на Ровенщине, в бедной крестьянской семье. После освобождения Красной Армией западноукраинских земель работал шофёром в Межиричском райотделе НКВД. Когда к местечку подходили гитлеровские войска, он вместе с сотрудниками органов госбезопасности отступил на восток. Попал в окружение, но сумел выбраться из него, тайком пробрался в родные края.

И вот теперь мы снова встретились как старые друзья.

Бондарчук вступил в нашу группу.

Каратели не прекратили поисков партизанской группы, наводившей ужас на местных правителей. А мы, маневрируя, внезапно появлялись там, где нас меньше всего ожидали. В зону нашего влияния входили села и хутора Людвипольского, Межиричского и Тучинского районов Ровенской области.

Как-то мне довелось побывать в Людвиполе, где я вёл переговоры о закупке оружия. За золотые монеты можно было приобрести сотню винтовок, но, к сожалению, у нас не было денег.

Во второй половине ночи я возвращался к своим. Рассвет застал меня в пути. Извилистая тропинка привела к западной опушке Медведовского леса — и тут от неожиданности я замер. Метрах в двадцати, спиной ко мне стоял притаившийся полицейский. Недалеко от него замаскировалось ещё несколько предателей. Несомненно это была засада. Появись я на открытом поле — гибель неминуема… Полицейские не заметили меня, и я бесшумно попятился к зарослям. Фортуна и на сей раз не изменила, и мне удалось благополучно добраться до нашей стоянки.

С сумерками группа зашла в село Городище. На молокопункте партизаны вылили молоко, предназначенное для отправки фашистам, разбили центрифуги. В другом помещении хранилось сливочное масло, яйца и фрукты. Часть этих продуктов мы погрузили на подводу, и Василий Самокиш с Ростиславом увезли их. Остальные продукты испортили.

Во время разведки Пихур обнаружил тропы диких кабанов.

— Следы свеженькие! — нагнулся он. — Поохотимся, Николай?

— С удовольствием! — не устоял я перед искушением. Бродили по зарослям почти весь день, но дикие кабаны будто сквозь землю провалились.