Шрифт:
Расспросы, расспросы… И вдруг Розбин-Лобин недоверчиво: «Почему отказала рация? Ты обязан был подтвердить свое нахождение там!» У командира сжимаются кулаки. «Хорошо, хорошо. Но где доказательства, что рация вышла из строя?» А рацию он выбросил, утопил в реке. Не поверят…
Деньги шмыг со стола в портфель.
«Разве я за деньги?! По убеждению! За великое дело!» — «Ха-ха-ха…» — «Хи-хи-хи… — Розбин-Лобин не смеется, а пищит. — Ты за кого нас принимаешь?»
Он, Кайши, за стакан. Буль-буль-буль… И в упор: «Мне не верить? Кайши не верить?!»
Могут и так встретить. Отряд — это жизнь в угаре, будто под гашишем!
Размяк на мгновение. К Алешке подполз, уперся раскосым взглядом.
— Свидетелем будешь! — сорвалось непроизвольно, но он тут же ухватился за эту мысль. «Розбин-Лобин может не поверить, что рация действительно вышла из строя. Так уже бывало. На всякий случай доказательство надо иметь. Одного из них в свидетели… Переплыву».
Крутой спуск. Потом подъем… Река!
Быстро пошел во весь рост, чтобы видно было всем.
— Го-го-го-о-о…
— Туров, товарищ подполковник, слышите? — сказал Бабаев.
Из лесу выскочил Кайши.
— Что за диковинка?
— Погоди, погоди, Бабаев.
Бинокль приложил к глазам: человек высокого роста, а на спине у него… «Погоди, погоди, Бабаев». Это он про себя, вслух же:
— Сашко! А Алешка взят на руки.
И пошел навстречу, еще не понимая, что бы это все значило.
Грянул выстрел. Пуля дзинькнула рядом. Добрыня отскочил в сторону и рывком одолел метров десять. Опять выстрел…
— Папа!
Кайши Алешке на ухо, злобно, с присвистом:
— Громче!
Сашко увидела бегущих пограничников:
— Дяденьки, это правдашний… Скорей!
Кайши резко обернулся. Шли четверо цепочкой, а справа еще больше. Были еще далеко, но винтовочный выстрел мог достать. Кайши сказал об этом Алешке, пояснил:
— Тебя первого убьют, кричи, чтобы не стреляли. Ну!..
Алешка перекосился от удара в бок.
— Аля-ля, аля-ля…
Другого Алешка ничего не придумал.
А Сашко во весь голос:
— Это правдашний, дядя Вася!..
По лицу Добрыни пробежала судорога. Он всего ожидал: и выхода Кайши на эту поляну (вся система поиска была организована так, что нарушитель мог выйти из лесу только сюда), и что Кайши сразу пустит в ход оружие. Но только не этого, не такого коварства! Нужно было принять какое-то особое решение. Но какое? Стрелять опасно, кому-то отдать приказ на сближение — рискованно: погибнет. Просился Бабаев:
— Разрешите же! Товарищ подполковник…
— Назад! Приказываю!
Кайши подал голос:
— Василий Иванович, будь благоразумен. Сын тебя просит об этом… Я погибну только вместе с твоим сыном. Слышишь, Василий Иванович, прикажи, чтобы не стреляли, пока я не достигну середины реки.
Алешка боднул головой в подбородок Кайши.
— Папа, стреляй… Добрыня…
И захлебнулся от потной ладони Кайши.
— Я по ногам, разрешите… — Бабаев прицелился, посадил на мушку коленный сустав Кайши, а рядом Алешкина нога…
— Не стрелять! Приказываю не стрелять! — выкрикнул Добрыня громко, чтобы слышали все: и те, кто идут со стороны леса, и те, кто спешат вдоль реки…
«Маняша, я сам. Ах, Алешка, Алешка». Добрыня припал к траве. Огромные руки его напружинились, и он сдвинулся с места, пополз. Видел лишь шагающие ноги Кайши да свой пистолет, который чуть подрагивал. Никогда не было, чтобы у Добрыни в руках дрожало оружие. «Эх, Маняша, похоже, что подносился. И сердце колотится. Ишь распрыгалось… Не имеешь права!»
У Турова онемели руки сдерживать Дика. Пес, как очумел, тянул и тянул. На губах пена, глаза красные. Ах ты, собака, погоди, погоди.
Да, это подполковник. Это он… Туров даже дыхание затаил: почему подполковник, а не кто-нибудь другой?
Алешка наконец освободился от потной ладони на миг и успел крикнуть:
— Папа, стреляй!
Но выстрелил Кайши. Добрыня выпрямился и тут же осел, вдруг обмякший. Туров спустил Дика:
— Фас.
Снарядом пролетел пес, лишь вихри на траве остались.
«Ну, командир, это последнее!» Кайши вскинул пистолет. Нажал на спуск. Дик вздыбился, на лету вонзил зубы в кисть Кайши. Тогда Кайши взял пистолет левой рукой. Дик мог бы разжать пасть, юркнуть за спину, увернуться от смерти. Он не сделал этого. Дик ждал команду. Только глаза его зыркнули раскаленными угольками в лицо чужого…