— До отхода поезда еще сорок пять минут, — заметил синьор Ромерис.

— Погода сегодня отличная, прогуляюсь немного, — сказал Лаурана.

Он расплатился за коньяк, попрощался и вышел. Закрывая дверь, он услышал, как его превосходительство Лумия произнес:

— Наверняка у него любовное свидание и он сгорает от нетерпения.

На улице было безлюдно. Вечер был чудесный, хотя и дул колючий холодный ветер. Он медленно спускался к станции, обуреваемый мрачными мыслями. У привокзальной площади его обогнала машина, она со скрежетом затормозила метрах в десяти и задним ходом подъехала к нему.

Отворилось окошко, и водитель позвал его:

— Синьор, синьор Лаурана?

Лаурана подошел и узнал в лицо одного из горожан, хотя имени его сразу не вспомнил.

— Вы на станцию?

— Да, — ответил Лаурана.

— Если хотите, я вас подвезу.

«Вот кстати, — подумал Лаурана... — Приеду пораньше и смогу позвонить Луизе из дома, узнать, что и как».

— Спасибо, — сказал он и сел в кабину рядом с водителем.

Машина вихрем сорвалась с места.

— Он был человеком замкнутым, неразговорчивым, порой упрямым и своевольным. Обычно вежливый, любезный и даже услужливый, он был способен взорваться из-за неверно понятого слова или ложного впечатления и тогда уже шел напролом. Вот преподавателем, тут уж ничего не скажешь, он был превосходным: вдумчивым, добросовестным, пунктуальным. Человек большой культуры, он искал новые методы преподавания. С этой стороны, повторяю, к нему нельзя было предъявить никаких претензий. Но что касается личной жизни... Вам это может показаться не вполне корректным, но в сфере личных чувств он оставлял впечатление, как бы поточнее выразиться... человека одержимого, с комплексом неполноценности.

— Одержимого?

— Пожалуй, это сильно сказано и уж конечно не отвечает тому представлению, которое сложилось о нем и его жизни у большинства коллег. Спокойный, аккуратный, с неизменными привычками и вкусами, он свободно и откровенно выражал свое мнение... Но иногда людей, хорошо его знавших, поражали его едкий сарказм, внезапные вспышки гнева... А вот коллегам-преподавательницам и своим ученицам он казался женоненавистником. Я же думаю, что за этим просто скрывалась робость...

— Выходит, он был одержим мыслью о женщинах, помешан на сексе? — сказал следователь.

— Да, примерно так, — согласился директор лицея.

— А как он себя вел вчера?

— По-моему, нормально, как всегда: провел уроки, затем немного побеседовал со мной и с коллегами. Помнится, мы говорили о Борджезе.

Следователь немедленно занес это имя в свою записную книжку.

— Почему вдруг? — спросил он.

— Почему мы заговорили о Борджезе? Видите ли, Лаурана с некоторых пор вбил себе в голову, что его недооценили и теперь настало время воздать ему должное.

— А вы иного мнения? — с оттенком подозрения спросил следователь.

— Честно говоря, не знаю, что ответить, надо бы перечитать. Его «Рубе» произвел на меня сильное впечатление. Но это было тридцать лет назад, понимаете, целых тридцать лет назад.

— А, — протянул следователь и карандашом нервно перечеркнул у себя в книжке фамилию Борджезе.

— Но, возможно, — продолжал директор лицея, — мы говорили о Борджезе днем раньше. Хотя нет, вчера. Словом, я не заметил вчера в поведении Лаураны ничего странного, необычного.

— Во всяком случае, в городе он наверняка задержался не из-за школьного совета?

— О, точно нет.

— Тогда почему же своей матери он сказал именно так?

— Кто знает? Очевидно, он что-то хотел скрыть от нее. Остается предположить, что у него была связь с женщиной или, если не связь...

— То встреча, любовное свидание. Мы об этом уже подумали. Но пока нам не удалось установить, где он провел время после того, как вышел из ресторана, иными словами, начиная с половины третьего.

— Один из его учеников сказал мне утром, что вчера вечером видел Лаурану за столиком в кафе «Ромерис».

— Могу я поговорить с этим учеником?

Директор лицея тут же приказал вызвать этого ученика. Тот подтвердил, что накануне вечером, проходя мимо кафе «Ромерис», он заглянул в окно и увидел за одним из столиков синьора Лаурану. Он сидел и читал книгу. Было это примерно без четверти восемь или ровно в восемь.

Ученика отпустили. Следователь сунул в карман записную книжку, карандаш и со вздохом поднялся.

— Придется сходить в кафе «Ромерис». Мне надо как можно скорее распутать это дело, а то его мать с шести утра сидит в квестуре и ждет.