Более того, как показали конкретные методологические исследования (а применительно к респектабельной науке, заметим, такие исследования были весьма серьезными), нарушение установившихся стандартов научности является непременным условием динамики знания. Так что у нас появляются вполне законные основания придавать уклонениям от принятых норм научности в астрологии совсем не тот гносеологический статус, какой им приписывали прежде, — с этой точки зрения они свидетельствуют лишь о высокой динамичности астрологии. И потому в общей методологической и гносеологической оценке астрологии концентрировать внимание следует не на несоблюдении частных стандартов, а на фактах их соблюдения.

Нет ничего удивительного в том, что ориентированное подобной «метаметодологической» установкой методологическое исследование действительно демонстрирует неизменно приемлемый научный статус астрологии и прочих подобных феноменов. На фоне целенаправленного поиска методологических дефектов в общепризнанном знании, поиска, по существу, размывающего всякие границы научности, в разряд научных могут быть зачислены духовные образования даже и с более сомнительной репутацией, чем астрология [63] . А если реальность астрологических изысканий все же оказывается такой, что даже фейерабендовское «anything goes» (все пойдет, все дозволено) не позволяет вместить астрологию в науку, следует просто напомнить о незавершенности истории.

Выборочный интерес к методологическим примерам вполне определенного толка, как и всякий такого рода интерес, легко трансформируется в ожидание грядущего торжества научности астрологии, а отношение к существующему (и существовавшему) положению дел даже приобретает при этом оттенок интеллектуальной критичности. «Эти заметки, — подытоживает Фейерабенд свою критику Заявления 186-ти, — ни в коем случае не следует истолковывать как попытку защитить астрологию в том виде, в каком она практикуется сейчас подавляющим большинством астрологов. Современная астрология в основном подобна раннесредневековой астрологии: она унаследовала интересные и глубокие идеи, но она извращает их, подменяя их карикатурами, более приспособленными к ограниченному пониманию практикующих астрологов» [64] .

Читатель, очевидно, уже заметил, что автор этих строк весьма критически относится не только к астрологии, но и к основным методологическим установкам 70-х годов. В действительности я лишь не считаю, что установки эти универсальны; я думаю, что они выражают только один из моментов методологической рефлексии над наукой и только в определенных границах играют безусловную положительную роль в качестве основания для методологических суждений, этапа в развитии методологических представлений. Из этого утверждения отнюдь не следует, что я принижаю значение того крутого поворота к социокультурным аспектам познания и механизмам динамики знания, который методология науки совершила в 60—70-х годах.

Произошедший тогда идейный сдвиг имел и имеет непреходящее интеллектуальное и духовное значение, так что в то время акцентация и даже преувеличение роли социально-культурных аспектов научно-познавательной деятельности было вполне оправдано конкретной ситуацией, возникшей в ходе развития науки и ее методологического сознания. Но я полагаю, что неверно считать, будто совокупность методологических ориентаций, фиксирующих социокультурную релятивность знания, образует самодостаточную конструктивную базу методологии науки.

Неверно, а сегодня уже и непростительно ограничиваться этими ориентациями, ибо это ведет методологию к утере конструктивности и некорректным оценкам конкретных познавательных ситуаций. Наука сегодня выходит на новый виток развития, требующий методологии, свободной от релятивизма, и потому методологические программы, отвечающие запросам современной науки, должны быть, помимо всего прочего, строго критичны по отношению к релятивистской методологии 60—70-х годов. Только такой и может быть, на мой взгляд, адекватная оценка предшествующих этапов развития методологии и оценка методологических взглядов на то или иное конкретное идейное образование, претендующее на статус науки.

Здесь, однако, я попадаю в довольно сложную ситуацию. Характер издания и замысел этой статьи не предполагают развернутого обсуждения вопроса о том, что есть современная наука и в какого рода методологии она нуждается, а также насколько возможно и вообще необходимо освобождение методологии от релятивизма. Тем не менее конструктивная критика, хотя бы и по сугубо частному вопросу, все-таки предполагает обозначенную хотя бы в общих чертах позитивную позицию.

Чтобы как-то определить контуры идейного сдвига, происходящего в современной (80-е годы) методологии науки, и в то же время не создать впечатления, будто я предлагаю готовые решения весьма тонких и спорных вопросов, я не нашел ничего лучшего, как прибегнуть к довольно рискованной аналогии, имея в виду уточнение смысла этой аналогии на материале, прямо относящемся к теме статьи. Ход, возможно, и не самый лучший, но мне он представляется единственно возможным в данном случае.

Итак, методологические оценки научного статуса астрологии, выработанные в контексте методологических программ 60—70-х годов, помимо всего прочего, несли на себе отчетливый отпечаток мировоззренческой установки — дезавуировать тезис о гносеологической предпочтительности науки как формы познания. В конкретных методологических разработках эта установка оборачивалась выбором определенного вектора оценок и сопоставлений различных познавательных феноменов: оценки переносились из плана соответствия знания строгим стандартам научной рациональности в план отклонений от них.