— Нам нужно попасть в этот вагон с прачечной, — шепчу я.

— Как мы собираемся добраться туда незамеченными? — спрашивает Натали.

Будет трудно проникнуть на поезд сейчас, не будучи замеченными, поскольку поезд находится слишком далеко от нас, и нет людей на платформе, чтобы смешаться с ними.

— Нам придется запрыгнуть на него, когда он будет проезжать мимо нас, — говорю я.

Дей с тревогой смотрит на Жука, но он лишь сжимает ее руку.

Мы остаемся в тени, ждать нужного момента. Когда гвардейцы загрузили все мешки из прачечной в поезд, они потащились вверх по лестнице на другой конец платформы. Только начальник станции остался позади. Он дает свисток, и поезд готовится к отправлению. Пар клубится из трубы дымохода, и я жду, что начальник станции уйдет, но вместо этого он вынимает пачку сигарет и прикуривает. Поезд дергается вперед и все заключенные начинают кричать.

— Он не уходит, — говорит Натали себе под нос.

Я смотрю на охранника. Ну, уходи! — убеждаю его я.

Он делает глубокую затяжку сигареты, струйки белого дыма по спирали поднимаются в воздух. Поезд начинает катиться в нашу сторону, набирая скорость.

— Что нам делать? — спрашивает Натали.

Просто бежим! — кричу я мысленно.

Вагоны просвистывают мимо нас, шевеля мои волосы. Крики заключенных сливаются в одно размытое пятно шума, поезд едет все быстрее и быстрее. Прачечный вагон почти рядом с нами.

Наконец, начальник станции направляется в свой офис.

— Сейчас, — говорю я.

Я пересекаю платформу, прыгаю на движущийся поезд, ухватившись руками за деревянные перекладины. Мое тело ударяется об вагон, и я ворчу от боли, поднимаясь на крышу вагона. Холодный воздух ударяется в меня, но мне удается удержать равновесие. Натали бежит к поезду, и я наклоняюсь, чтобы схватить ее руку и подтянуть ее наверх. Она падает в мои объятия. Вагон ужасно качается, и мы скользим по крыше, но я успеваю схватиться за ручку аварийного люка, прежде чем мы свалимся с поезда. Я ставлю нас в вертикальное положение, в то время как Ацелот и Элайджа изящно прыгают на крышу. Они, кажется, не имеют никаких проблем с поддержанием равновесия, их хвосты, должно быть, помогают им, и они быстро помогают Дей с Жуком забраться на крышу.

Я открываю аварийный люк, и мы прыгаем внутрь вагона, наше падение смягчают холмики ткани. Элайджа прыгает последним в вагон, и захлопывает за собой люк. Я роюсь в мешках прачечной, вытаскивая одежду. Большинство это — красно-бело-полосатые робы, которые, должно быть, для новых заключенных. Я вскрываю еще один мешок и испускаю торжествующий вопль. Мешок заполнен униформой Стражей-гвардейцев. Я достаю пять комплектов униформы для других.

— Наденьте это, — говорю я.

Девочки идут в другой конец вагона и укрываются за стеной прачечных мешков, когда переодеваются. Ребята раздеваются без смущения, Жук пытается надеть штаны во время покачивания поезда, комично прыгая на одной ноге. Я переодеваюсь как можно быстрее, игнорируя, как Ацелот смотрит на ожоги верхней части моего тела. Девочки возвращаются минуту спустя, одетые в свои черные мундиры. Маскировка не надежна, но все равно будет ночь, когда мы прибудем в лагерь, поэтому люди не должны рассмотреть наши лица. Мы разваливаемся среди мешков белья, я обнимаю Натали, в то время как Дей прижимается к Жуку.

Элайджа с опаской смотрит наверх, на люк.

— Здесь же нет никаких Разъяренных, не так ли?

В последний раз, когда мы были вместе в поезде, путешествуя через Бесплодные земли, три Разъяренных — Дарклинги, превратившиеся в диких из-за смертельного Вируса Разъяренных С18, проникли в вагон через аварийный люк на крыше, и напали на всех.

— Только я, — говорит Натали, слегка улыбаясь.

Элайджа морщится.

— Прости.

— Кажется, однако, что я слышал ворону, — дразню я его, вспоминая, что у него патологический страх перед птицами, вспоминая, как он испугался, когда был в том же поезде, и что-то промелькнуло мимо окна, а он подумал, что это кондор.

— Что? Где? — спрашивает Элайджа, его глаза полны паники.

Я ухмыляюсь.

Он хмурится.

— Не смешно.

Ацелот хихикает.

— Немного смешно, брат.

Смех быстро стихает, наши нервы на пределе. Единственный звук — холодный ветер, врывающийся через решетки вентиляции на стенках вагона. Натали прижимается ближе ко мне, слегка дрожа. Я еще крепче обнимаю ее.

Я не знаю, как долго мы в поезде — такое ощущение, что несколько часов, но, наверное, не более сорока минут — прежде чем раздается визг тормозов, и поезд замедляется. Я встаю и всматриваюсь через щели в стене. Все, что я вижу — это длинная бетонная стена, похожая на стену в Блэк Сити, но эта, кажется, тянется вечность. На стене написано большими, черными буквами: «ЕГО МОГУЩЕСТВО ВИДИТ ВСЕХ ГРЕШНИКОВ». Целый хор криков звучит из других вагонов, когда поезд со скрежетом останавливается.

Мы на месте.

Снаружи поезда какофония шума: лай собак, стук шагов, хаотичные выкрики Стражей-гвардейцев друг другу. Прожекторы с ближайших вышек освещают поезд, но кругом черным-черно. Если мы сможем сойти с поезда и не быть пойманными, мы должны быть в состоянии уйти незамеченными.

Гвардейцы рывком открывают двери поезда, и заключенные буквально вываливаются из него, вагоны настолько переполнены. Сотни Дарклингов, людей и Бастетов валяются на грязном полу. Другие же, в то время, спотыкаются об них, не желая получить пулю, задерживаясь в вагоне слишком долго. Все выглядят растерянными и испуганными, они так и льнут друг к другу.

Молодая женщина с золотисто-каштановыми волосами тяжело падает на землю. Она одета в желтое, национальное платье, а в руках у нее маленький мальчик с кудрявыми, черными волосами. Ему не более двух лет. Они немного напоминают мне Жизель и Лукаса, двух Даков, которых мы встретили во Фракии. Стоит только вспомнить о Жизель, девушке, которую я случайно застрелил при попытке убить Люпина по имени Джаред, как меня накрывает волной чувство вины. Судя по внешнему виду, женщина и ее сын тоже Даки. Я не удивлен, что и они здесь: Даки тоже входят в список Скверны Пуриана Роуза, наряду с Дарклингами, Бастетами и любыми другими людьми, которых считают предателями расы.