Только теперь он заметил, что с полдюжины их прилипло к его телу, а спальный мешок весь покрыт ими. Но все они вскоре отпали. Очевидно, они присасывались только тогда, когда отыскивали отверстие в живом существе.

Куда ни посмотри — вверху, внизу, вокруг, на деревьях и кустах, в реке — повсюду кишели ярко-зеленые растения. Или это были животные?

Иаджим с текущей по лицу кровью долго отдувался, прежде чем заговорить. Проведя рукой по лицу, он ощутил влагу и уставился на свои пальцы.

— Ты меня порезал! — Он засмеялся. — Да и сам порезался. Иначе невозможно было, да?

— Ты когда-нибудь уже сталкивался с ними?

— Нет, конечно! Лег бы я спать, не прикрыв лицо! Ну, уж теперь.

— А видел такое, что тоже падает с неба — вроде голубых хлопьев?

— Видел, — сказал Иаджим, вставая — Раз десять. И пробовал — ничего, вкусно.

Иаджим уже не Иаджим, подумал Джим. Он уже не человек. Раз он ел голубые хлопья, мозг-призрак уже овладел им. Нечто, лишенное индивидуальности, обрело сущность и индивидуальность. Но оно этого не знает. Оно думает, что всегда было Иаджимом. Ведь, будучи вирусом, оно не обладало разумом. И начало мыслить, только овладев разумом Иаджима. У него нет собственной памяти. Поэтому для себя оно всегда будет Иаджимом. И это в каком-то смысле верно.

Мистер Лам как-то сказал, что все люди обладают индивидуальностью, но никто еще не сумел дать определение, что это такое. Джим попытался дать свое собственное определение. В результате он только пришел в смятение и получил фантомную головную боль. И бросил это дело, не собираясь к нему возвращаться.

То, что теперь зовется Иаджимом, — во всех отношениях то же самое, что первоначальный Иаджим. Так, по крайней мере, считал Джим. Но Иаджим, управляемый мозгом-призраком, казался почему-то более опасным. Это потому, говорил себе Джим, что я начитался фантастики и насмотрелся ужастиков. А там пришельцы почти всегда злые — так и норовят пожрать, поработить человека или овладеть его разумом. Но, если разобраться, есть ли что опаснее человека? Некоторых представителей человечества, по крайней мере — таких, как Гитлер, Сталин, Мао, Иди Амин — список получится длинный, как отчет о переписи населения. Эти были так преданы злу, что их вроде бы и к людям причислить нельзя. Но ведь зло заложено в природе человека, как и добро. И все эти бесспорно дурные люди без исключения, сверху донизу, албанский диктатор и чикагский олдермен, коррумпированный сенатор и столичный сутенер, считали себя хорошими.

Двое товарищей свернули лагерь и пошли дальше на восток вдоль реки. Под вечер они снова расположились на ночлег. В обычных условиях они шли бы до сумерек, но им нужно было сделать ночные маски, чтобы защищать нос и рот от зеленых тварей во время сна. В последующие два дня они видели множество животных, загубленных душителями, как назвал их Орк.

Их щупальца торчали над гниющими трупами. Душители, не сумевшие никого убить, бурели и сохли.

После этого случая Иаджим начал подолгу впадать в молчание, перемежавшееся неразборчивым бормотанием. При этом он дико водил глазами по сторонам. Орк терпел это, сколько мог Несколько раз он спрашивал Иаджима, о чем тот задумался. Иаджим всегда реагировал так, словно его внезапно пробудили от глубокого сна. Он моргал, тряс головой и говорил:

— Что? О чем ты? — А потом отрицал, что с ним происходило что-то необычное.

Джим Гримсон полагал, что во время этих приступов говорит не Иаджим, а мозг-призрак. Может быть, ему вспоминается прежнее существование, до того как он стал вирусом или еще чем-то, что содержалось в голубом веществе. Кто знает, через какие фазы он прошел? Тому, кто впервые видит бабочку, вряд ли придет в голову, что раньше она была гусеницей.

Прошло еще тридцать дней — не без опасных происшествий. Зеленые душители им больше не попадались, хотя путешественники видели сотни и тысячи их в другой долине, когда проходили через горный перевал. Однажды из трещины в скале вырвался какой-то тошнотворный газ, и двое властителей, попав в его облако, несколько часов мучились рвотой и оправились только через два дня. Газ действовал так на всех крупных животных — а мелкие зверьки и птицы просто погибали.

Путешественникам казалось, что они уже недалеко от места, где находятся ворота, если только Лос не солгал. Иаджим еще раз сверился с картой на спине у племянника.

— Знаки почти кончились. Волнистые скобки, наверное, обозначают то большое озеро впереди.

Они стояли на вершине крутого холма. Мили через две от них, у подножия, лежало огромное озеро, которое видел на карте Иаджим. У ближнего берега его ширина составляла почти две мили, и оно все ширилось и ширилось до самого горизонта. Лес подходил почти к самой воде. Еще в двух милях к востоку над озером вставала гряда высоких скал, которая тянулась, насколько видит глаз.

— Или нам придется строить лодку, или лезть на те скалы и идти поверху, — сказал Орк. — Мне кажется, там сплошная отвесная стена. Построим лучше каноэ.

— Согласен. — Иаджим продолжал рассматривать карту. — Видимо, когда мы переплывем озеро, то будем у цели. Последний знак, должно быть, изображает врата. Это круг с крестом внутри, и поверх креста множество тонких горизонтальных линий. Близко это или нет, сказать нельзя. Но… все по порядку. Как говорила Праматерь всех нас, Манату Ворсион: «Кто забегает вперед, видит собственную задницу».

Через двадцать дней они построили лодку-долбленку, поставили мачту и сплели из травы парус. Еще десять дней ушло у них на охоту — надо было закоптить и засолить побольше мяса в плавание, собрать орехов и ягод.

— Заставил нас Лос потрудиться, — сказал Иаджим. — Если удастся его захватить, он у меня за это поплатится. Может, для начала содрать с него кожу живьем?

Орк только улыбнулся. Если кто и сдерет кожу с его отца, это будет он, Орк.