изолированные деревни, полисы, огромные аграрные и морские

империи и др.) исчезли либо превратились в части иных, ныне

существующих обществ, обычно оформленных как национальные

государства и их конфедерации (типа Европейского Союза или

Британского Содружества). Поэтому вполне можно считать сутью

испытания эволюционные процессы конкуренции типов обществ

(соответственно, доминирующих в них режимов). Назовем эту сторону

смысла истории социально-эволюционной.

Однако смысл истории этим не исчерпывается. Есть еще две

инстанции, в отношении которых резонно говорить об успехах и

неуспехах испытания обществ и режимов. Важнейшая черта всех

типов обществ и режимов состоит в том, что они могут жить только в

природной среде и пользуясь ресурсами природного окружения (хотя

теперь и вполне отдаленного). Известны общества, погибшие из-за

истощения и деградации природной среды [Tainter, 1988; Даймонд, 2010]. Способен ли тот или иной тип общества со своими

режимами существовать и развиваться долгое историческое время в

гармонии с режимами природной среды — это, очевидным образом,

также является испытанием. Собственно, тот же вопрос следует задать

и обо всем человечестве (известная проблематика устойчивого

развития на глобальном уровне). Данную сторону смысла истории

назовем экологической.

Наконец, все общества включают людей, сменяющие друг друга

поколения. Разумеется, смысл человеческой истории связан с жизнью

людей — индивидов и сообществ. Насколько хорошо (далее разберем

этот предумышленно размытый и многосмысленный термин) живется

245

людям в том или ином типе обществ? По своей сути данная грань

смысла истории как самоиспытания человечества является

гуманистической.

Понятен социально-эволюционный критерий успешности: какие-то

сообщества (народы, страны, этнические группы, конфессии)

выживают, доминируют и ширятся, тогда как другие изгоняются,

подчиняются, ассимилируются. Экологическая успешность также не

составляет особой трудности: природная среда сообществ либо

истощается, деградирует, становится некомфортной и даже

неприемлемой для жизни, либо напротив, становится все более

привлекательной, разнообразной и богатой.

Гораздо сложнее дело обстоит с гуманистическим критерием.

Проблема гуманистического критерия

успешности испытаний в истории

Итак, что такое «хорошо» для людей в истории? Любой

непредвзятый взгляд на мировую историю с сотнями сменяющих друг

друга поколений на разных континентах, в разных обществах,

культурах и цивилизациях необходимым образом сталкивается с

обширным разнообразием как образов жизни, укладов, так и

представлений о том, что хорошо и плохо, должно и недолжно,

достойно и унизительно, что считается счастьем и несчастьем.

Назовем этосным данное разнообразие жизненных укладов,

мировоззрений, убеждений, верований и ценностных систем. Каждую

единицу этосного разнообразия резонно определить как культуру.

Выделить какие-либо сквозные инварианты в этосном разнообразии —

самостоятельная непростая задача. В каждой культуре

обнаруживаются свои ценностные шкалы с положительным

(предпочитаемым) и отрицательным (избегаемым) полюсами — то,

что в знакомой нам общеевропейской культуре принято обозначать

через категории хорошего и плохого, добра и зла (ср.: [Коротаев,

2006]).

В отношении жизни индивида или сообщества эти шкалы и

полюсы также повсеместно присутствуют. Назовем эти полюсы таким

образом: — полноценная (удавшаяся, счастливая, достойная, успешная,

желаемая) жизнь; — ущербная (неудавшаяся, несчастная, недостойная,

неуспешная, отвергаемая) жизнь. Теперь попытаемся вынести за

скобки всевозможные содержательные вариации, всегда связанные с

картинами мира, традиционными, религиозными, идеологическими