смерти» или «стать президентом страны, которого будут уважать

граждане и почитать будущие историки» или «стать великим

философом, труды которого будут переиздаваться и изучаться

в течение столетий», — это всегда испытания, поскольку полного

контроля над ресурсами и процессами здесь не бывает никогда.

Как видим, мечты напрямую связаны с испытаниями, однако не все

мечты, а только те, что связаны с реальными действиями по их

воплощению, когда есть возможность определить, была ли мечта

достигнута. Пустые мечтания, для реализации которых ничего не

делается («маниловщина»), не приводят ни к каким испытаниям.

Религиозная мечта «спасти свою вечную душу», когда человек

сознательно ведет добродетельную жизни и избегает грехов, могла бы

считаться испытанием, но только при условии надежного знания о

посмертной судьбе его/ее души, что, увы, человеческому разуму

недоступно.

75

Аксиология мечты: критерии оправданности

При рассмотрении основных типов мечтаний мы видели, сколько

разных функций выполняют мечты (утешение, компенсация,

легитимация власти и режима, обоснование норм и т. д.). Для каждой

такой психологической, социальной, политической функции есть свои

критерии адекватности мечты, значимые для успешного выполнения

того или иного предназначения. Отвлечемся от этих функций, которые

будем считать побочными, и сосредоточимся на требованиях к

мечтам-ориентирам, которые предназначены для осуществления, пусть

и в далеком будущем.

Тесная связь мечты и испытания уже дала нам две важные

подсказки: мечта должна приводить к реальным действиям,

направленным на ее осуществление (пусть опосредованно), должен

иметься способ определения того, выполнена мечта или нет.

Есть ли ценностные ограничения относительно содержания мечты?

Люди способны мечтать о самом разном. Возьмем для простоты

условные политические и религиозные мечты глобального масштаба.

Убежденные коммунисты до сих пор мечтают о построении

коммунизма во всем мире.

Оставшиеся поклонники Гитлера вполне могут мечтать о

глобальной победе фашизма.

Для левых активистов естественна мечта о всеобщем социальном

равенстве.

Для сторонников правых, консервативных идей столь же

естественны мечты о приведении всего человечества к

традиционным нормам семьи, почитания старших, подчинения

установленному порядку, соблюдения обычаев и т. п.

Католики не так уж давно (по историческим меркам) мечтали об

обращении всех народов в католическую веру.

Современные мусульмане крайних толков вполне могут мечтать

о том, чтобы на земле уже не осталось неверных — не

верующих в Аллаха.

Буддисты и конфуцианцы способны мечтать о том, чтобы свет

соответствующей мудрости распространился среди всех

народов и культур.

Американские лидеры, как мы видели не так уж и давно,

проникались мечтой об установлении демократии по

американскому же образцу в далеких мировых регионах, и ради

этого ввязывались в войны, которые даже при выигрыше не

вели к планируемым результатам.

Можно ли оценивать эти конкретные мечты, не впадая в ловушку

конкретных же систем ценностей? Несложно обвинять коммунизм как

с либеральных, так и с фашистских позиций, несложно обвинять

буддизм с христианской точки зрения и наоборот. Такого рода споры,

76

как давно известно, не приводят к каким-либо позитивным

результатам, а ведут только к углублению взаимного отчуждения.

Считать допустимыми и законными любые мечты — тоже не выход.

Никак невозможно согласиться с мечтами установить на всей планете

гитлеровский рейх, сталинский коммунизм или халифат под

управлением Аль-Каиды или ИГИЛ. Есть ли общая нейтральная

платформа, позволяющая отвергнуть такие глобальные мечты

принципиально, а не потому, что «они нам не нравятся»?

Как ни странно, вполне достаточным правовым документом

является Всеобщая декларация прав человека. Ее нормы защищают