Как кончиком ножа Виталий Львович, вылитый товарищ Хрущёв, чистит и достаёт из трёхлитровки омуля – это тоже надо видеть. Он уже лет 15 не употребляет алкоголя и другим не советует. Но я как-то с рыбинспектором выпил водки. А Смирнов меня тщательнейшим образом предупреждал – с этим ни за что не пить. И вот на полбутылке этот рыбинспектор, дядя Афанасий, начал меня тыкать в грудь и спрашивать, кого и где я вообще знаю… Оказалось, что на биофаке он учился с моим корешем Лёхой Шавриным, жучником, который сейчас живёт в Латвии по контракту, работает и шлёт удивительные отчёты из командировок по Южной Индии, например.

А потом уже, сидя в железной будке-бане, мы помирились. И знал я ещё, оказывается, пару-тройку таких же мировых оболтусов. Он меня бить не стал. Хотя всех до того избивал – научной дури (разводит в Бурятии осетров!) у дяди Афони хватало на троих. Короче, пока он спящий не упал с нар на пол и так до утра и пролежал, не поднявшись – я не понял вообще, с каким терминатором из учёных оказался знаком.

Есть такое понятие – вписка. Это когда на одну ночь тебе даётся возможность заночевать. Как у новых знакомых, так и у старых. С годами найти ночлег в чужом доме стало крайне трудно. Например, возвращаясь из Крыма в Москву, я был гостеприимно принят простым человеком на Белгородчине – в селе Сажнёво… Но он меня попросил на ночь отдать ему свой паспорт. И это при том, что я спал в общем зале его недостроенного дома с 11 узбеками. Зато посмотрел на просёлочное раздолье Средней полосы России изнутри. И пообщался с четой хозяев. До того я сбил ноги в новой обуви и покупался в придорожной речушке… А они предложили душ и ужин. Первое было как нельзя актуально, а вот ужинать пошёл уж к работягам-узбекам. Они оказались все как один простые парни, чуть пообщались на сон. Вообще же ночлег на трассе – основная проблема. Перемены погоды ощущаешь на своей шкуре постоянно. Не всегда помогает таскаемый спальник с палаткой. Если первое – просто необходимость, то второе – уже роскошь из-за объёма груза. И ночи-то – адреналин и тоска. Зато, когда выглянет солнце, а ты жив, здоров и, главное, бодр и весел – вот оно Счастье!

Мне посчастливилось дружить и общаться с очень своеобразным художником Владом Несыновым. Прогремел он на всю страну тем, что несколько лет в своём доме хранил мумию. После серии статей его пригласили на центральное телевидение, и там он многих потряс тем, что целовал и обнимал давно высушенную временем забальзамированную Сибирскую принцессу. Так её величали местные жители. Ей поклонялось не одно поколение людей. Мумия долгое время находилась в естественном гроте у посёлка Большое Голоустное. Во время строительства автодороги пещерку разворотили, мумию маленькой девочки взяли некие люди, в скором времени покинувшие Россию. Всеми брошенную Принцессу они оставили на сохранение семье Несыновых. Впервые я увидел её году в 2002-ом. Тогда в жизни Влада произошли большие изменения. Его перед этим уволили с должности председателя Союза художников Иркутска и вдогонку ещё и исключили из этого Союза… Обвинив, как у нас водится, во всех смертных грехах.

Ютились они тогда с женой Мариной и двумя детьми в двухкомнатной мастерской. Теснота вопиющая. Всё свободное пространство заставлено картинами и мебелью. Да ещё и мумия! Я всегда верил в здравомыслие, творческую гибкость и свободу мышления Несынова, но… тут всё так нагромоздилось, покруче питерской коммуналки. Сам я тогда был в перманентном отъезде в Петербург. И Иркутск мне тоже казался коммунальным краем – нет ничего хуже тесноты и бытовой закрепощённости, не позволяющей даже уединиться. Но, как выяснилось недавно, не преданное земле тельце маленькой девочки не даёт покоя многим шаманам Иркутской области. Представители советов шаманских общин и старейшин Прибайкалья специально собрались в Иркутске, чтобы обсудить вопрос, как вернуть мумию в родную местность. Как утверждают шаманы, неуспокоенная мумия может навлечь на регион самые разные беды – как природные катаклизмы, так и техногенные катастрофы. Валентин Хагдаев, ольхонский шаман-боо, также считает, что мумию нужно вернуть на место:

– Большинство старейшин и шаманов считают, что это необходимо сделать. Если эта святыня важна для Большого Голоустного, то мумия должна возвратиться на место. Таким образом, мы уважим религиозные чувства верующих.

Рисовальщик же Несынов, рассказывая о себе, утверждает следующее…

– Наверно, эзотерика – это то, что, когда ты приезжаешь в город, в котором никогда не был, тебе знакомы все его улицы. И когда там, к тебе, рисующему неизвестно почему приглянувшийся дом, подводят слепого деда, а тебе и всем другим кажется, что он видит всё. А он говорит: «Наконец я дожил до той минуты, когда какой-то пришлый художник будет рисовать мой дом, теперь я спокойно умру».

Или вот рисовал я как-то район Александрии, и мне вынесли кресло, подали стол со свежесваренным кофе… Почему это происходило, если там так не принято?.. На такие вопросы простого и однозначного ответа никогда не дашь… Но дискомфорт был оттого, что запах тех мест и люди там меня дико раздражали, ведь это тоже о чём-то говорит. Их говор, одеяния и манеры меня убивали. Но ведь всё остальное было до боли знакомо, не требовались провожатый и переводчик. Естественно, меня всё это очень сильно заинтересовало, и с тех пор я стараюсь расшифровывать все свои воспоминания на листе.

А вот в Нью-Йорке у меня была сплошная бессонница, настолько мне там было дискомфортно, настолько меня генетически отторгала та земля, что надо было буквально сразу оттуда уезжать. Разве такое проигнорируешь просто так? А в Иркутске я чувствую себя как хозяин своей земли, понимаете. Но это не мешает мне смеяться над городом из-за нежелания совершенствоваться.

Прелесть нашего городка в том, что здесь этакая повсеместная вольница, но, конечно же, от этого изрядно устаёшь. Потому что, не имея порядка ни в строениях, ни в работе, беспорядок в итоге получается в умах людей. Никакой последовательности и безусловных традиций здесь просто нет. Если бы это было, мне, признаться, стало бы легче за свой город и за других, но, опять же, это метание во всём для художников хорошо. Но только для подготовленных художников, а таковых у нас очень немного осталось.