Шрифт:
— Я пошутила…
— Нет, я заметила, как ты вспыхнула, когда мы заговорили о нем…
— Если… — Мадам Смит встала и замешкалась.
— Ну же!
— Может, на минуту. А повод?
— Брось, меньше об этом думай, я пришлю его, и все тут. А ты уж найдешь, о чем с ним поговорить…
Мадам Смит недоуменно передернула плечами и все же вышла в соседнюю залу, неплотно притворив за собой дверь.
Зови, голубчик, лицейских, — сказала София Велио лакею.
Лакей вышел, на сей раз оставив дверь открытой, и через мгновение появились лицейские, ожидавшие приглашения в прихожей. Миша Яковлев, шедший впереди, как всегда кого-то изображал.
— Я так рада вам, господа. На той неделе мы почти не принимали, maman до сих пор немного больна. Надеюсь, мое общество вам не наскучит.
— Сударыня, какие прекрасные розы! — сказал князь Горчаков, заметив букет свежих чайных роз.
— Это государь прислал maman из своей оранжереи, узнав о ее болезни, — потупившись, сказала София Велио. — А вы, Пушкин, большой шалун! И не вздумайте отрицать, в Царском Селе все становится известным тотчас.
— Если бы вы еще нам сказали, от кого вы узнали про это происшествие, — усмехнулся Пушкин.
Дерзите, милый! — игриво отшутилась София.
— Такие уж мы — шалуны! — развел руками Пушкин. — Кроме того, княжна должна быть мне благодарна, она теперь, как никогда, в центре внимания.
— Александр удостоил ее своей эпиграммы, — сообщил Горчаков. — Позволь, я прочитаю Софии? — спросил он Пушкина.
— Читай, — небрежно бросил Пушкин.
— Погодите, князь, — попросила София. — Александр, — взяла она под руку Пушкина, — у меня к вам просьба. Вы простите нас, я сейчас вернусь… — сказала она остальным.
Она провела Пушкина в соседнюю с гостиной комнату, где укрывалась мадам Смит.
…И оставила, ничего не объяснив, его один на один с молодой вдовой, на сей раз плотно притворив дверь комнаты и на прощание выразительно посмотрев ему в глаза.
Они долго смотрели друг на друга, ничего не говоря. Черное шло к ней, а эти белые батистовые плерезы, сколько в них было грусти и томления. Он усмехнулся.
Наконец она спросила:
— Это вы мне писали?
Он кивнул.
— Да как вы посмели? И еще смеетесь? — спросила она, и голос ее предательски дрогнул.
Пушкин сделал шаг к ней.
— Ой! — сказала она.
Когда София Велио вернулась в гостиную, Яковлев уже сидел за роялем и наигрывал романс, пробуя голос.
— Где обещанная эпиграмма? — поинтересовалась она, как бы между прочим, у князя Горчакова.
— Эпиграмма французская, — уточнил князь и добавил:
— Воля ваша — слушайте:
On peut tres bien, mademoiselle, Vous prendre pour maguerelle, Ou pour une vieille guenon, Mais pour une garce, — oh, mon Dieu, non.София Велио рассмеялась.
— Вот и я говорю, что Волконская похожа на старую мартышку. Я сочувствую Александру…
Смех Софии доносился в комнату, где возле окна, запутавшись в портьере, задыхаясь от страсти, целовались Саша Пушкин и мадам Смит. Он прижимал ее к стене, и она все более и более чувствовала, что не может далее сопротивляться его неистовому напору.
— Подождите, подождите, — шептала она. — Мне что-то там давит… В ногу…
— А! — вспомнил он. — Это часы в кармане.
Он подвинул ногу в сторону и снова принялся за мадам Смит, опытно, по-молодецки, управляясь с ее платьем.
— А что за часы? — спросила она, задыхаясь.
— Государыня подарила…
— Государыня? Вам?
Затрещала, падая, тяжелая портьера. Повалились на пол и они.
В гостиной услышали шум из соседней комнаты. София села за рояль рядом с Яковлевым.
— Играйте! — приказала она.
И они заиграли польский в четыре руки.
Князь Горчаков, улыбнувшись, покачал головой.
София посмотрела на князя и тоже ему улыбнулась. Барон переглянулся и с Софией и с князем. Все всё поняли.
Но никто ничего не сказал.
В это время в гостиную снова вошел слуга и объявил:
— Его величество государь император Александр Павлович!
Лицейские повскакивали со своих мест. Музыка оборвалась. София растерялась, не зная, как себя вести в этой ситуации. Она смотрела то на лицейских, то на закрытую дверь соседней комнаты, то на проходную комнату, откуда уже слышались приближающиеся шаги императора.