Шрифт:
Макмиллин поддерживает мысль Деминга Брауна, сравнивающего Василя Быкова с Джеком Лондоном, добавляя, что Быкова «интересует более мотив, чем результат, и в его работах гораздо больше психологической субстанции, чем у Лондона» [117] . Многие литературные критики, занимавшиеся романом, отметили его психологическую глубину, достигнутую во многом за счет того, что у обоих главных героев, Рыбака и Сотникова, в романе достаточно равноправные голоса, ясно звучащие на ровном фоне беспристрастного повествования от третьего лица.
117
Там же.
Тем не менее Рыбак, особенно в начале повествования, гораздо больше привлекает к себе внимания, чем его товарищ, — потому что его собственный голос звучит громче, его внутренних монологов больше, да и сам повествователь, как кажется читателю, к нему настроен благосклоннее. Так, мы узнаем, что Рыбак, крестьянский сын, обладает добрым нравом, хорошим и дружелюбным характером: «Он страшно не любил причинять людям неприятности, никогда не хотел нарочно или невзначай обидеть, сам не таил злобу, если обижали. В армии, однако, трудно было это обойти; нужно было — и он порой гонял, но всегда старался, чтобы это выглядело по-доброму, для пользы службы, а не в личных интересах. И еще он старался держать себя в руках, обходиться без приступов злобы» [118] . Рыбак — первый из напарников, кто в начале романа выказывает людям сочувствие и действует по велению сердца. Так, он не обижает понапрасну старосту, хотя Сотникову, который в то время еще не знал, что старик — «свой», хотелось наказать «предателя». По отношению к Сотникову он также показывает себя с хорошей стороны: когда у того обостряется болезнь, Рыбак беззаветно ухаживает за ним. И последний, но не менее «говорящий» его поступок: первым выбравшись из полицейской засады, он вернулся, стараясь спасти поверженного товарища.
118
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 36–37.
Оба они оказались в партизанах после службы и боевого крещения в регулярной армии. Несмотря на большую разницу в звании (Рыбак — старший сержант, а Сотников — командир батальона, то есть по меньшей мере — капитан), видно, что один из них, Рыбак, был рожден для блестящей военной карьеры, а другой, Сотников, — стал военным исключительно по воле случая. Рыбак доказал свою боевую годность еще в финскую войну, а у Сотникова перед войной не было никакого опыта — он просто работал учителем. Тяжким гнетом на нем висела также его основная беда — Сотников потерял свой батальон в первом же бою. Конечно же, это произошло не по его вине: страшные атаки фашистов в первые дни войны сметали с лица земли целые советские армии, по сравнению с которыми его батальон был песчинкой. Неумолимая совесть Сотникова, однако, не снимала с него его личной ответственности, и он постоянно думал о судьбе своего батальона, о том злосчастном дне, когда он потерял своих людей.
Интересно, что поставленная перед обоими партизанами задача не имела прямого отношения ни к политической, ни к военной акции. Задание казалось довольно простым: добыть пропитание для той голодной, ослабевшей от болезней и лесной жизни группы партизан, к которой они принадлежали. Земной и практичный Рыбак, конечно, лучше подходил для выполнения этой задачи, чем интеллигентный Сотников, который, вдобавок к своей непрактичности, был тяжело болен чем-то, по симптомам напоминавшим воспаление легких. Однако он был человеком долга; и когда Рыбак впоследствии спрашивал напарника, почему тот все-таки пошел на это задание, он так и не понял ответа Сотникова, сказавшего, что отказ всех других и побудил его вызваться добровольцем. Несмотря на то что говорят они на одном языке и Рыбака не назовешь глупцом, он довольно часто не может понять Сотникова. Вот пример одного их разговора:
— Что же ты даже шапки себе какой-нибудь не достал? Разве греет эта тряпка? — с упреком сказал Рыбак.
— Шапки ведь в лесу не растут.
— Зато в деревне у каждого мужика есть.
Сотников ответил не сразу:
— Что же, сдирать с мужика?
— Обязательно сдирать? Можно ведь еще как-нибудь…
— Ладно, пошли! — оборвал разговор Сотников [119] .
Эти небольшие, но, безусловно, говорящие детали привлекают внимание к довольно сумрачной на первый взгляд фигуре Сотникова, обнаруживая в нем черты порядочного человека, думающего в первую очередь о других и уже одним этим вызывающего некоторую, пусть пока осторожную, но симпатию. Вскоре читатель узнает, что, несмотря на дикий голод и слабость, Сотников не принимает еды и питья из рук старостихи. Его мотив не объяснен, так как достаточно прозрачен: Сотников думает, что Рыбак убьет старосту, и поэтому не может взять ничего для себя из дома «коллаборанта». Для развития сюжета имеет значение и то обстоятельство, что именно Сотников выражает философское отношение автора к проблеме жизни и смерти.
119
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 11.
Все, что Сотников пережил на войне, еще, и в который уже раз, показывало неопровержимость довольно известной аксиомы, утверждавшей, что у человека есть только одна реальная ценность на свете — его жизнь. Когда-нибудь в гуманном обществе она станет категорией-абсолютом, мерою и ценою всего. Каждая отдельная жизнь, будучи главным смыслом человеческого существования, сделается не меньшей ценностью и для общества в целом, сила и гармония которого будут определяться счастьем каждого его члена. А смерть что? — смерти не миновать никому. Важно только избавиться от нелепой смерти, дать человеку возможность разумно и по-доброму использовать и так небольшое время, данное ему в этом мире. При всей своей невероятной власти над природой, человек, наверно, все равно еще долго останется все таким же ограниченным в своих физических возможностях, раз маленького кусочка металла достаточно, чтобы навсегда у него отобрать такую единственную и такую дорогую для каждого жизнь [120] .
120
Там же. С. 57.
Это страстное «быть или не быть» Быкова, изложенное в монологе его персонажа и основанное на тяжком опыте XX столетия, озаряет читателя со всей силой, слабостью и красотой надежды на лучшее будущее человечества. В то же время эти слова открывают нам мысли и чувства больного и раненого партизана таким способом, что не только не затушевываются показанные ранее шероховатости его характера и явная неуклюжесть, но, наоборот, именно они и помогают понять цельность характера этого человека. Теперь его неспособность добыть себе теплый головной убор, принять пищу из нечистых рук, отказаться от партизанской миссии, на которую не нашлось других добровольцев, — все это сфокусировалось и вдруг ярко показало, что Сотников — человек из плоти и крови, а не бесхребетное существо, как нам показалось ранее. Однако не только мужество, долг и сочувствие выделяют Сотникова из толпы, а еще и его редкая во все времена способность к благодарности. Рыбак тоже обладает мужеством, сознанием долга и природной добротой, но, сравнивая его с Сотниковым, видишь, что у него не развиты ни чувство благодарности, ни раскаяния. Так, Рыбак без тени благодарности оставляет свою любовницу Зоську и ее семью, вырвавших его из немецкого плена и вернувших его, тяжело раненного, к жизни своей заботой. У него нет чувства благодарности и сочувствия по отношению к Демчихе, матери троих детей, укрывшей обоих партизан и попавшей за это в заключение. Чувства Сотникова же, наоборот, полны благодарности и раскаяния по отношению к этой женщине, рискнувшей ради них не только своей головой, но и благополучием детей. Он лжет полицаям, выгораживая Демчиху, утверждая, что он и Рыбак заставили ее принять их насильно. Сотников также полон раскаяния по отношению к старосте деревни, Петру, которого повесят за связь с партизанами. Когда выяснилось, что он принял должность от немцев по их настоянию, Сотников не переставая упрекает себя за недальновидность и свое прежнее отношение к старосте; Рыбак же совершенно равнодушен к новости о невиновности Петра.
Последняя ночь перед повешением показывает с полным откровением пятерых осужденных на смерть: Демчиху, Петра, Сотникова, Рыбака и девочку Басю — единственную уцелевшую после резни евреев в деревне. Басю недавно поймали, измучили пыткой и изнасиловали полицаи. Все, за исключением Рыбака, парализованного собственным страхом, глубоко поражены ее страшным рассказом, соглашаясь с мыслью Демчихи и Петра: «Это так, — согласился Петр. — С евреев начали, а, смотри, нами закончат» [121] . Утром, однако, из пяти приговоренных к повешению один оказался помилованным: им был Рыбак.
121
Быкаў Васіль. Т. 2. С. 113.