– Когда именно он уехал?

И пошел допрос. Хитрый, коварный, перемежаемый лестью, посулами и тонко завуалированными угрозами. Но Таня подготовилась хорошо…

– Разрешите хотя бы проводить вас.

Таня поднялась. Шеров галантно взял ее под руку и повел в прихожую. Вслед им со стены насмешливо улыбался портрет ослепительно прекрасной молодой дамы в старинном мужском костюме для верховой езды. Дама непринужденно восседала на вороном ахалтекинце, из-под круглой шапочки задорно выбивались густые темно-рыжие кудри.

Похоже, сцену эту, тщательно продуманную и отрепетированную, она отыграла неплохо. Ни разу не сфальшивила, не отклонилась от избранной линии поведения, не утратила контроль над ситуацией. В вагоне метро, и потом, у Милены, Данкиной сестры, работающей в ИМЛИ, отвлекаясь от насущных переживаний легкой беседой об искусстве и общих знакомых, и еще позже, в купе поезда на Ленинград, она все пыталась поставить себя на место Шерова, угадать, как тот воспринял такое явление давней своей протеже, жены того, кого он предназначил на заклание. Поверил ли он ей? Конечно, тут нелепо говорить о вере в безусловном смысле, такие, как Шеров, не верят никому и никогда, все проверяют и перепроверяют. Что ж, ни в чем, что можно проверить, она ему не соврала. Он, конечно же, будет следить за ней, за Нюточкой. Пусть следит – Нюточка знает только, что папа уехал в Антарктиду, а сама она не выведет Шерова на Павла даже по самой нелепой случайности. Не выведет хотя бы потому, что не имеет ни малейшего представления о том, где он сейчас.

Она с трудом удержала себя, чтобы не броситься вдогонку за Павлом, когда он уходил на конспиративную встречу с Рафаловичем в кафе «Роза», а она стояла на лестнице и смотрела ему вслед. С собой он уносил собственное письмо ей, которое они сочиняли вместе и которое надежный человек Рафаловича должен был опустить в почтовый ящик где-нибудь, где Павла заведомо не будет. И следующие три дня они молчали, и, может быть, поэтому оба чувствовали себя скованными, напряженными, компенсировали свою зажатость нарочитыми ласками и избыточной предупредительностью.

И простились они как-то по-деревянному. Павел сидел пень пнем, механически поедал прощальный обед, а она смотрела на него, подперев щеку рукой и не чувствуя ничего, кроме тупого, безотчетного раздражения. Когда он поднялся, взглянул на часы, что-то буркнул и, сгорбившись по-стариковски, вышел в прихожую, где уже стояла собранная дорожная сумка, она кинулась за ним следом, повыла немного, обняла его и поцеловала крепко-крепко. Короче, попрощалась чин-чином – все же как-никак актриса! – а внутри вся обмирала от внезапно раскрывшейся под ногами пропасти бесчувствия. И только когда дверь за ним закрылась, она бросилась в спальню, ничком повалилась поперек широкой кровати и разрыдалась в подушку. В его подушку, родную его запахом.

Ее визит к Шерову преследовал несколько целей: убедить его, что она ничего не знает о местопребывании Павла (что есть правда) и не верит в то, о чем он написал ей в письме (что есть неправда), а потому готова принять версию об умопомрачении мужа и просит разыскать его, чтобы потом помочь ему (неправда и неправда). Ее просьба никак не могла повредить Павлу – Шеров так или иначе бросился бы на розыски, если уже не начал их. Второй целью было вручить Шерову письмо Павла и тем самым пустить его по ложному следу.

Оставалось лишь надеяться, что она выдержала этот экзамен по актерскому мастерству.

– Однако долгонько ты, братец, – с легкой укоризной заметил Шеров. – Я уж замерзать начал.

Он ничком лежал на том длинном журнальном столике, за которым час назад беседовал с Таней, прикрытый махровым полотенцем.

Мускулистый брюнет снял рубашку, обнажив сильно волосатый торс, и принялся натирать руки пахучей мазью.

– Сейчас согреешься, – пробасил он. – А что долго, я не виноват. Она до самого Конькова доехала и там еще минут пятнадцать пешком по Волгина до общаги.

– Вот как?

– Фиалова Милена, стажер, чешка.

– Словачка, – поправил Шеров. – Я ее знаю. Выходит, не соврала. Действительно поехала к подруге.

– И что с того?

– Проверка на вшивость. Соври в малом – и в большом веры нет.

– А так есть? – Брюнет подошел к лежащему Шерову и откинул полотенце.

– Фифти-фифти. Имеются кой-какие нестыковки. Определенно, она знает больше, чем говорит. Впрочем, этим отличаются все неглупые люди. А способ проверить ее искренность я найду.

Брюнет положил мощные ладони на спину Шерову и начал разминать.

– А может, попрессовать ее немного? Для уравнения? – задумчиво спросил он.

– Хватит, допрессовались уже. Но следить за каждым шагом, докладывать мне… Ой-й, ну на фига ж так сильно?!

– Терпи!.. Ну, найдешь ты Чернова, а дальше что?

– Убью… Что застыл? Приступ гуманизма?

– Нет, просто… Тебе же не велели.

Он покосился на портрет прекрасной всадницы. Шеров, поднявший голову, перехватил его взгляд.