Шрифт:
— Я думал, что больше никогда не увижу тебя в этом саду, — сказал он, подходя ближе. — Весь ужин я провел в печали, размышляя об этом.
— И все же вот я здесь, — сказала я. — Как ты и говорил, в иных местах мы не находим уединения. Прости мне ненамеренную обиду.
— Вчера тебе нездоровилось, — ответил он, слегка склоняя голову к плечу и глядя мне в глаза.
— Ты не настолько мудр, чтобы провидеть это.
— Разве ты забыла, что я вырос в гареме? Молчаливый язык женщин я понимаю лучше других мужчин. Даже, полагаю, лучше некоторых женщин.
— Алмаках свидетель, у тебя достаточно жен, чтобы овладеть их языком в совершенстве.
Он рассмеялся, и этот смех разнесся по саду, как ветер.
— А ты неплохо разыгрывала интерес к моим строительным прожектам.
— Я не притворялась. Или ты забыл, что я правлю страной великой дамбы и не одного, но множества храмов?
— Я не забыл.
Мы сели. Там, где во время первого моего визита стояла одна скамья, теперь появилась вторая — но не напротив, чтобы сидеть лицом друг к другу, не рядом, для большей близости, а под углом к первой.
Умный ход.
— Скажи мне, в котором из храмов живет твой бог? — спросил Соломон.
— Во всех до единого, — сказала я, слегка удивившись. — Бог есть везде, куда доносится сияние луны, и то же с солнцем. Вот почему наши святилища открыты небу.
— А без ваших жертв, принесенных лунному богу, твоему отцу, неужели он не вернется обновленным?
Я вздохнула и откинулась на спинку скамьи.
— Конечно, вернется. И ты не хуже меня знаешь, что жертвы приносят не ради бога, а ради самих себя. Зачем богам наше мясо, наша кровь или золото? Мы делаем богов нашими отражениями, как ваш Яхве сделал своими отражениями вас.
Я чувствовала, как он на меня смотрит, но мысленно вернулась к нашему разговору с Азмом на заре моего правления.
— Ив этом я вижу мудрость твоего невидимого Яхве, — продолжила я, — который отказывается от чеканного образа или имени и всегда будет просто «Сущим» во всех твоих историях. Бог, которого нужно увидеть в лицах других. Я весь день не переставала думать об этом.
Его лицо, освещенное пламенем факела, изменилось. Исчезла меланхолия прошлых минут, опала с него, как кокон.
— Я слышал одну историю о тебе, — негромко проговорил он. — И о ковчеге, который вы называете маркаб. Это правда?
— Зависит от того, какую из историй ты слышал.
— Что ты запрыгнула в акациевый ковчег и криком своим вдохновила людей на победу. Признаю, когда ты входила в Иерусалим, я почти ожидал увидеть дикую женщину холмов, привыкшую раскрашивать свое лицо. Но, светом клянусь, ты не солгала, говоря, что в тот день солнце взойдет на юге! Горожане говорят, что твой караван сиял, словно солнечная дорожка, и еще говорят, что он был похож на змею. Потому что, естественно, ты нечиста.
— Естественно.
— И все же, стоя в этом саду, я чувствовал сладкий аромат твоего приближения.
— Что, полагаю, делает меня своего рода демоном.
Он отмахнулся.
— Тот миф давно развеян. Ты показала свои ноги, о которых сплетни говорили, что они должны быть ногами козы.
— Так ты специально для этого приказал устроить перед троном бассейн? — Я побледнела.
— Да. Его закончили в тот самый день, когда ты появилась. Я хотел опровергнуть ходившие о тебе сплетни.
— Откуда же ты знал, что это неправда?
Он лукаво на меня покосился.
Я засмеялась.
— Но почему ты не обошла бассейн?
— Потому. После долгого путешествия сквозь пески мне хотелось прохлады воды под ногами.
Он рассмеялся.
А я не стала добавлять слова, просившиеся наружу, — о том, что меня ничто не может остановить.
— Если твой народ считал меня демоном с козьими ногами, то понимает ли он, что ваш патриарх Моисей был колдуном?
Разве он не превращал посох в змею, не добывал воду из камня и не творил чудес в Египте, будучи египетским колдуном?
Мы вместе засмеялись, и он засыпал меня вопросами о моем отце, о моей матери, о том, как вышло, что они принадлежали к одному племени.
— Я стала плодом любви, — ответила я без прикрас.
— Как и я. — Нечто похожее на печаль скользнуло по его лицу. — Я ведь даже не был старшим сыном моего отца. Не был вторым, третьим… или даже пятым. Я был десятым. Но именно я должен был стать царем. Потому что мне приснился сон о моем боге.
Что-то зудело на грани моего сознания. И вновь пришло видение быков, которые расходятся в разные стороны. Почему меня не оставлял этот образ?