В пятую ночь милиционные группы вновь вышли к реке, и кромка воды вновь оказалась ближе, чем прошлой ночью, Вилезий и Вадильфар отчитались.

— На сегодня все, возвращайтесь по домам и расскажите близким, какие вы все герои, — распорядился Тобиус, оставаясь у реки.

Какое-то время он глядел на темные воды, потом на темные небеса и с натугой вспомнил, когда в последний раз светило яркое солнце. С большим трудом верилось, что где-то за этими тучами властвовало лето.

— Что-то не так, господин Солезамо?

— Не так, Вилезий. Меня в последнее время не отпускает чувство, — глаза мага вспыхнули в темноте от застлавших их чар Истинного Зрения, а потом и Внутреннего Взора, — будто кто-то следит за мной. Я ощущаю волны ненависти как слабое покалывание на внешней оболочке астрального тела. Но я ничего, кроме топлецов, высовывающих свои уродливые морды из воды, не вижу.

— Это они за вами следят?

— Не сами. Разума у этих тварей хватает лишь на то, чтобы жрать, гадить и плодиться. Однако сквозь их глаза может смотреть другой маг. Бестиолог, анимаг-перевертыш, друид, витамаг. Бывает много разных мастеров обращаться с органическими формами жизни.

Тобиус повел рукой в сторону реки, меж пальцев с треском замелькали белые разряды электричества, а в следующий миг по воде ударила ослепительная молния, которая стрекотала и шипела несколько секунд подряд.

— Предупреждать надо, господин! — зашипел гоблин, чьи чувствительные глаза даже капюшон не уберег от яркой вспышки.

— О, прости.

— Тухлой ухой запахло — видать, порядочно тварей вы перебили, — рассмеялся Вадильфар, — или это от тебя, зелень?

— Отвались и откатись, окаменелая какашка дракона, не до шуток мне!

Не переставая тихо смеяться, гном вел полуослепшего гоблина вслед за магом, когда они возвращались на съемную мансарду. Там, пока мадам Дюваль готовила им поздний ужин, Тобиус взялся осмотреть глаза Вилезия, для чего пришлось снять с него капюшон. При свете крохотного огарка лицо гоблина казалось еще более жутким, чем в полной темноте, и серый магистр, в общем-то, заслуженно считавший себя умелым целителем, отказался от мысли попытаться исправить хоть что-то.

— Порой, встречая чудовищ с когтями и клыками, забываешь, насколько ужасным монстром может оказаться обычный человек.

— Мы с вами убедились в этом на собственных шкурах, не так ли, господин?

Тобиус вздохнул, изучая темные сферы гоблинских глаз.

— Но в защиту Горгеллио могу сказать, что прежде чем он начал делать такое с нелюдьми, нелюди сделали это с ним. Видели бы вы его лицо, господин.

— Насилие породило насилие, вот уж неожиданность, — с сарказмом отозвался маг, в то время как его руки проделывали нужные для сплетении чар пассы. — Этот круговорот боли существует испокон веку, а носители разума будто до сих пор не могут усвоить принципов его работы.

— Ах, если бы все были столь же сознательны, как вы!

— Нет.

— Что "нет", господин?

— Я плохой пример. — Тобиус закончил накладывать целебные чары, слазил в сумку, где его чуть не ухватил за пальцы Лаухальганда, достал лоскут чистой ткани, промочил его в некоем эликсире и сделал гоблину компресс. — Я слаб духом и не могу безропотно терпеть удары, принимая их как испытания свыше. Когда кто-то выгрызает из тебя кусок живого мяса, сам удивляешься, как быстро испаряется смирение. Начинаешь думать лишь о том, чтобы выгрызть из обидчика два куска мяса. Конечно, попробовать договориться сперва все же стоит, чтобы хоть как-то оправдать гордое имя разумного существа. Готово, завтра к утру твое зрение полностью восстановится.

Следующим утром к ним явился курьер из ратуши с посланием от мэра. Градоначальник сообщал, что город больше не нуждается в услугах мэтра Солезамо, так как угроза нашествия топлецов оказалась переоцененной. Мэр выражал благодарность.

— А его благодарность не воплощается в денежном эквиваленте? — нахмурился гном.

— По договору найма — нет, — ответил маг, продолжая чертить на большом листе бумаги сложный чертеж. — Мы сошлись на том, что городская казна покроет убытки за любой возможный ущерб, нанесенный городу либо его гостям вследствие моих действий. То есть если бы я сломал чей-нибудь дом, мне не пришлось бы платить.

— И все? Вы на таких условиях договорились? Господин, вы не умеете торговаться.

— Я волшебник, а не купец, да и денег мне хватает. С другой стороны, платить за вероятные сопутствующие разрушения не хотелось.

День прошел скучно, гвардейцы вновь принялись резаться в карты, но без огонька, без азарта, а маг продолжил работу над дешифровкой еще неизученных заклинаний из анналов Шангрунского книгохранилища. Порой он прерывался и, закрыв уставшие глаза руками, думал об ином, перебирал в памяти обстоятельства смерти Октавиана Риденского и представлял лицо Райлы Балекас. С некоторым раздражением волшебник осознавал, что оно не перестало ему нравиться. Тобиус хотел увидеть его вновь… Зубы скрипнули, когда это самое лицо представилось в ином виде — с ртутью, текущей из глаз, и кровоточащими деснами. В нем была мольба о помощи. Чувство, неповторимое по своей омерзительности, закралось в сердце, чувство, которое испытываешь, если некто дорогой тебе далеко и в беде, а ты ничем не можешь ему помочь. Паршивое, препоганое чувство, уродливый плод соития страха и… любви? От последней мысли зубы скрипнули громче, и Тобиус вернулся к своему занятию, стремясь укрыться от нее.