– А эта идиотская одежда, – сказала она, показывая на габардиновые штаны дяди Бака и его же клетчатую рубашку из искусственного шелка навыпуск, от которой исходил слабый несвежий запах жаркого дня 1955 года – Кто твой портной? Сраные Лаверн и Ширли? [52]

– Знаешь что, – сказал Дойл, – я слышал, что такие наряды, как у тебя, носят уличные шлюхи в Кингстоне.

– Сраный ублюдок! – зашипела она, но под влиянием героина ее слова прозвучали не очень эффектно.

– Спокойно, детки, – сказал Таракан, лениво посмеиваясь. – Ну что ж, давай поговорим о «Пиратском острове Дойла». Ты продолжаешь держаться со стойкостью, которая кое-чего заслуживает. Я поднимаю стоимость предложения до двухсот пятидесяти тысяч за эту жалкую кучу дерьма, затерянную в лесу. Идет?

– Скажи мне, – спросил Дойл, стараясь придать голосу легкомысленный тон, – что ты хочешь сделать с этим местом? Серьезно.

– Какого черта, – сказал Таракан. – В конце концов ты все равно узнаешь, да? Они восстанавливают «Королевскую синюю колу», ты в курсе?

– Да, – сказал Дойл, – кое-что слышал. Отвратительная моча.

Таракан нетерпеливо помахал рукой.

– Все дело в маркетинге. Когда ты наконец это поймешь? Мы собираемся сделать из этого места центр «Королевской синей», как палатку, которая раньше была в городе. Помнишь то место? Ну, все эти официантки с большими титьками, на роликах, в узких униформах?

– Кто – мы?

– Мы – это твой покорный слуга и группа инвесторов, стоящая за «Королевской синей», – сказал Таракан. – Все очень просто.

– Ладно, – сказал Дойл. – Тогда к чему все уловки?

– Я решил, если ты узнаешь, что я участвую в этом… – Таракан сделал затяжку и выдохнул, – то упрешься рогами и откажешься. И я был прав. Ты уперся рогами.

– А опоссум? – спросил Дойл. Злоба в его голосе росла. – А попытка поджога? Я знаю, что за этим стоишь ты, Таракан. Опять твои дурацкие выкрутасы. Ты правда думал, что на меня это подействует?

Таракан моргал от тонкого ядовитого дыма. На его глаза словно натянули пленку. Они стали безжизненными. Молекулы допамина ныряли в бездну его мозга, словно тысячи самоубийц с моста в темную воду. Ему с трудом удалось выдавить, что это не он, но это можно было разобрать только наполовину.

– Ты об этом не вспомнишь, – оборвал его Дойл. – Ты для этого слишком под кайфом. Но все равно послушай. Если ты еще раз отправишь кого-нибудь на «Пиратский остров», чтобы сжечь меня, или изгадить мою площадку, или еще что-нибудь, я убью их. А потом я приду за тобой прямо сюда, в твой долбаный особняк, и скормлю тебя по кусочку твоим чертовым ползучим гадам. Ты слышишь, что я говорю?

Таракан озадаченно уставился на него.

– Ты пришел сюда, чтобы просто сообщить мне это дерьмо?

– Зато теперь ты понял, приятель, – ухмыляясь, сказал Дойл. – Не продается.

Таракан озадаченно посмотрел на Номи, которая, казалось, не понимала, что происходит. Потом махнул длинной желтой рукой.

– Ты чертов идиот, Дойл, – сказал он, вынимая из кармана мобильный. – Мне нужно работать. Вали, на хрен, отсюда.

Дойл развернулся и вышел через переднюю дверь, оставив ее открытой. «Мерседес» Слау исчез с того места, где был припаркован. Он немного подождал, «мерседес» не появился. Ублюдок Слау уехал, оставив его в этой дыре. И ему пришлось долго идти пешком до «Пиратского острова».

Суббота. Яркий полдень. Холодный ветер гнал белые барашки по воде канала. Под подернутым дымкой солнцем среди сорняков, виргинских сосен и металлолома тянулась череда мятых ржавых трейлеров «Эйрстрим» и облупившихся двухкомнатных хижин для туристов, появившихся здесь еще в тридцатые годы. У этой застройки на окраине города, прямо за съездом на насыпную дорогу, не было названия. Невосприимчивый к прогрессу, царящему в остальной части острова, этот забытый Богом уголок с давних времен был небольшим островком «деревенской» Америки, темной страной бедности, предубеждений и жестокости, которая существует в каждом штате США, но не обозначена на карте.

Дойл припарковал «кадиллак» напротив ярко-розовой хижины, которая, словно гигантский древесный гриб, приросла задним крыльцом к передвижному трейлеру, выполнявшему функции дома. Старый расползшийся диван во дворе выглядел так, словно стал убежищем опоссумов. Ржавый бак и катушки от неизвестного механизма заросли бурьяном. Он подошел к переднему крыльцу, спотыкаясь в высокой некошеной траве, и позвонил в старый электрический звонок, который почему-то еще работал. Он продолжал звонить, пока у щитовой двери-ширмы собственной персоной не появилась огромная женщина в широком желтом халате. Половицы скрипели под ее тяжелыми шагами. Как и Мегги, она была высокой, широкоплечей крашеной блондинкой, но весила примерно на сотню фунтов больше. Ее заплывший подбородок говорил о неумеренном потреблении ветчины, картофеля, свинины с кукурузной мукой, жаренной в масле и смоченной в черной патоке, ревеневого пирога и пива. А ее хитрые сине-зеленые глаза намекали и на другие потворства своим желаниям.