Факты говорят, что в 1423 году Крит оккупировали микенцы, что это привело к периоду расцвета поздних дворцов и в эту эпоху рождается сказание о Европе. Доказано также, что в 1400 году дворцы и поместья были разрушены и началось позднеминойское время, «последворцовое».

Историки датируют возникновение сказания о Тесее и Ариадне периодом между 1450 и 1400 годами, что опять-таки свидетельствует о том, что царём Крита в это время был Минос.

Хронология Египта не бесспорна. При написании этой книги я опирался главным образом на работу французского исследователя древности Поля Фора под названием «Крит, жизнь в царстве Миноса» и на труд Марианны Нихоль, озаглавленный «Когда миром правил Зевс». В исторических романах не принято перечислять использованные источники, однако необходимо сказать, что при создании своего романа я привлёк самую серьёзную специальную литературу.

Я посвящаю эту книгу всем своим помощникам. Я считаю себя обязанным выразить им здесь свою благодарность. Особенно признателен я профессору Иоганнису Сакелларакису, директору Археологического музея в Ираклионе, и господину В. Д. Нимейеру из Немецкого археологического института в Афинах. Оба в значительной степени помогли мне в выяснении многих вопросов.

Кенигсбрунн, сентябрь 1987 г.

Ганс Эйнсле

Я стоял в оконной нише и смотрел на улицу. Мне было всего девять лет. Земля дрожала уже несколько часов, и с востока доносился такой шум, словно приближалось многотысячное вражеское войско и каждый из наступавших бил в барабан или трубил в рог.

Дом стонал и охал. Мне казалось, будто при каждом сотрясении каменных стен балки вздыхают и всхлипывают.

Продолжалась ли ночь или уже наступило утро? Этого я не знал, а мог только догадываться, и с напряжённым любопытством глядел, как надвигаются низкие угрожающие тучи. Они накрывали крыши домов, поля и деревья. Казалось, будто с неба падают белые хлопья, похожие на снег.

Особенно завораживало меня то, что эта ночь, этот мрак прорезался вспышками света, каким-то загадочным пламенем — или это были пожарища? Земля по-прежнему издавала устрашающий, неясный гул. Этот звук наводил на мысль, что она вот-вот треснет. Теперь я видел, как внизу, на улице, рушились дома, стоявшие в низине вдоль склона.

В этот момент в мою комнату ворвалась Гайя:

— Минос, земля трясётся, нужно выбираться наружу! — кричала она, словно обезумев.

Не обнаружив меня в первую минуту, она запричитала, обливаясь слезами. Я любил Гайю, рабыню из Финикии, которая некогда досталась моим родителям в уплату дани в придачу к драгоценным сосудам из золота. Цветом кожи и характером Гайя пошла в своих предков, в числе которых были белокожие хетты и смуглые обитатели Анатолии. Её кожа имела приятный оттенок, делавший её очаровательной. Гайя была мне служанкой, подругой, заступницей и почти матерью. Сейчас она искала меня, охваченная безумным страхом, словно я был её собственным ребёнком.

Я прятался, потому что в храме жалобно звучал колокол. Может быть, там подняли тревогу? Совсем рядом шатался чей-то дом, а за моей спиной с грохотом рухнула и разлетелась на куски на каменном полу колонна с изображением божества, покровительствующего нашему дому.

Наконец Гайя обнаружила меня. Она рванула меня к себе и побежала на улицу.

— Минос! — плакала она от страха. — Наступил конец света. Деревня там, в долине, уже целиком исчезла!

Родителей со мной не было. Они находились в царском дворце в Афинах. Учителя и слуги сидели вместе с Гайей по дворе на корточках, выжидая и едва осмеливаясь шевельнуться. В нескольких метрах от них расположились рабы: одни громко молились, остальные тряслись от страха. Многие держались так скованно, словно малейшее движение их тела могло привести к новому дрожанию земли и грохоту с небес.

События этой ночи были только началом. Всё лето земля не знала покоя. После нескончаемых незначительных колебаний в первый осенний месяц последовали два более сильных толчка, а четырьмя днями позже — три очень мощных; они разрушили не только всё то, что уцелело в мае, но и всё, что успели построить за это время.

Это первое землетрясение принесло бы, вероятно, ещё больше жертв, если бы не прокатилось двумя волнами. Все, кто воспользовались короткими промежутками между толчками и поспешили выскочить наружу, отделались сравнительно легко. А тому, кто находился в опасных районах и угрожающих рухнуть домах, суждено было погибнуть, если он не внял предупреждающим знакам и ничего не предпринял.

За эти месяцы я научился предугадывать, как поведут себя земля и небо, и в этом отношении Гайя тоже проявила себя мудрой наставницей. Она была знатоком природы, и инстинкт, который нередко представлялся мне загадочным, помогал ей предвидеть многие опасности. Будучи рабыней, она не имела права указывать мне, но как-то она попросила меня не входить в дом. Сама же направилась прямиком к дверям, хотя ей было страшно. Мы все видели это. Она бесстрашно повиновалась велению своего сердца. Спустя некоторое время она вернулась: даже несмотря на смуглый цвет её кожи, было заметно, как она бледна.

— Теперь ты снова можешь отправиться в свою комнату, Минос, — тихо сказала Гайя, и по её глазам я заметил, что она ещё не вполне оправилась от испуга.

— Что это было? — полюбопытствовал я.

Может быть, мои родители запретили ей рассказывать мне об опасностях, которые подстерегают нас в жизни, и наказывали скрывать правду? Она отделалась общими фразами и перевела разговор на другую тему. Спустя несколько часов я узнал от одного из рабов, что на мусорной куче в саду обнаружили очень большую ядовитую змею с размозжённой головой.