Вожак покраснел. Он прочёл письмо и возвратил Куану. Они обменялись взглядами — так могли бы смотреть друг на друга люди, некогда бывшие друзьями, — затем вожак кивнул и приказал своим людям садиться на коней.

— Бросьте добычу! — велел он и, вскочив в седло, поскакал прочь, не оглядываясь; прочие помчались следом и скоро скрылись за холмом.

Куан спрятал письмо и улыбнулся.

— Они убили бы нас? — спросил Леонардо.

— Это зависит от того, изгои они или вышли на ghrazzu.

— Ghrazzu?

— Это такая игра — похищение имущества чужих племён, — пояснил Куан. — Только в этой игре умирают так же легко, как в битве. — Он помолчал и пробормотал себе под нос: — Да, вполне вероятно...

— Куан?..

— Если они изгои, то позабавились бы с нами, а затем убили. Если отправились на ghrazzu, то подчинились бы закону бедуинов.

— Какому-то закону они несомненно подчинились — мы ведь живы.

Куан снова улыбнулся.

— Думаю, живы мы потому, что вожак почуял, что вот-вот придут другие. Или же... — Он взглянул туда, где исчезли бедуины, а потом кивнул на восток — там висело солнце.

И там Леонардо увидел вдали всадников.

— Нет, Леонардо, этих можно не опасаться. Это солдаты из войска калифа. Давай-ка заберём отсюда всё, что сумеем унести. — Он кивнул на остатки шара. — Такая ткань может обогатить целое пустынное племя.

— Но мы не сможем унести её.

— Пусть тебя это не тревожит, маэстро. Не думаю, чтобы нам пришлось делать это. Давай просто привалим её камнями, чтобы не унесло ветром.

Когда они закончили, Куан спросил:

— Ты заметил шрам на щеке у высокого?

— Да.

— Некогда я встречал человека с таким шрамом в Акабе, близ Красного моря. Он ел с одним из калифовых вождей. В пустыне, не в городе. — Куан говорил так, словно есть в городе — бесчестье, словно он превратился вдруг в бедуина — а между тем этот человек чувствовал себя как дома и во Флоренции, в обществе людей цивилизованных. — Этот человек подавился куском баранины и, чтобы не оскорбить хозяина неучастием в беседе, разрезал себе щёку и раздвинул края раны, показывая, что во рту у него застряло мясо.

— Это тот самый? — спросил Леонардо.

— Тот, кого я знал, пережил страшную трагедию. Он оставил свой народ, и ни одно племя не даст ему прибежища — во всяком случае, так говорят, — прибавил Куай, словно давая понять, что знает больше, чем говорит.

— Что за трагедия?

— Запретная любовь.

— Мужчина?

— Его сестра. Они были родственниками калифа... и Айше.

— Были?..

Куан махнул рукой.

— Они всё равно что умерли.

Пока он говорил, к ним на большом белом верблюде подъехал калиф Кайит Бей. В белых abba и gumbaz — бедуинском хлопковом платье и плаще — он выглядел простым кочевником. С ним были ещё человек двадцать кочевников, все на белых беговых верблюдах, гордости калифа. Эти дикари были телохранителями калифа. Куан однажды сказал Леонардо, что они могут скакать и биться дольше и яростней любого — за исключением, разумеется, самого калифа; а ещё Леонардо узнал, что Куан был командиром калифовых телохранителей — и, кстати, рабом, что в этом мире отнюдь не было бесчестьем. Сам Кайит Бей когда-то был рабом. Королевством мамлюков на протяжении поколений правили рабы.

Кайит Бей ехал во главе отряда, и Леонардо с удивлением заметил, что он ещё больше похудел, словно пустыня, солнце и битвы обтесали его. Однако ещё больше Леонардо удивился, увидев своего давнего друга Америго Веспуччи. Его узкое нежное лицо потемнело и огрубело; солнце выбелило его брови и высветлило волосы. Он был одет как араб, и это его, похоже, устраивало. Выглядел он здоровым и крепким, совсем не похожим на щёголя, каким Леонардо знал его во Флоренции.

Как и тот бедуин, что сидел на большом верблюде бок о бок с Америго.

Сандро Боттичелли потерял свою полноту и приобрёл бороду. Он был чёрен, как нубиец.

Леонардо мгновенно узнал его.

— Пузырёк! — вскрикнул он и бросился к нему. Сандро тронул своего верблюда бамбуковой палочкой и сказал: «Ikh», что означало: «На колени». Верблюд подогнул передние ноги и наклонился — и тогда Сандро соскользнул с седла и безо всяких церемоний — калиф насмешливо смотрел на него, явно развлекаясь, — стиснул Леонардо в своих медвежьих объятьях, прошептав ему на ухо:

— Есть новости.