Шрифт:
Ракеты всё ещё громко взрывались, то и дело рассыпая искры и пламя.
Леонардо искал, почти обезумев, и наконец нашёл и её, и Сандро — они укрылись за баррикадой из перевёрнутых тележек уличных торговцев. Джиневра дрожала и плакала; Сандро обнимал её, словно защищая, хотя даже в свете факелов и вспышек ракет было видно, как посерело его лицо.
— Джиневра, я чуть не спятил от тревоги, — сказал Леонардо. Сандро он кивнул и легонько коснулся его плеча.
— Уходи сейчас же, — сказала Джиневра. Она уже взяла себя в руки, словно победила в себе какого-то страшного демона. Она перестала дрожать, и слёзы смешались на щеках с испариной.
— Пошли. Мы с Сандро уведём тебя отсюда.
— Нет. — Она смотрела на него, но избегала прямого взгляда в глаза. — Оставь меня, пожалуйста.
— Сандро, ей нельзя здесь оставаться.
— Мой наречённый вот-вот появится. Оставь меня, пожалуйста!
— Твой наречённый! — вскричал Леонардо. — Да пусть его дьявол заберёт, этого вонючего puttaniere [28] !
— Значит, теперь ты считаешь меня шлюхой, — сказала она. Потом моляще обратилась к Сандро: — Он должен уйти!
28
Сводник (ит.).
Сандро обеспокоенно глянул на Джиневру, затем перевёл взгляд на Леонардо — что он скажет?
— Я не боюсь твоего... наречённого.
— Дело не в этом, — сказала Джиневра. — Просто я выбрала. Я намерена выйти за мессера Николини.
— Из страха. — Леонардо шагнул к ней вплотную. Коса её растрепалась, и длинные рыжие пряди прилипли к решительному, потемневшему лицу. Однако она казалась совсем беззащитной; и Леонардо желал её — именно из-за этой беззащитности, которая волновала его.
На площади творился сущий ад. Под гром набата горожане сбегались гасить огонь на крышах — иначе конец Флоренции.
— Это верно, решение было вынужденным, — сказала Джиневра. — Но это моё решение. И, уверяю тебя, вынудил меня не страх — логика. Ты унизил мессера Николини... и меня. Твои выходки, продиктованные себялюбием, эгоизмом и завистью, унизили всю мою семью и дали понять всему миру, что мы были любовниками!
— Но мы и есть любовники!
— Были. — Она глубоко вздохнула и добавила, не глядя на него: — Занятно, что именно ты зовёшь его сводником — ты, который своими выходками выставил меня шлюхой.
— Ты преувеличиваешь! Я...
— Ты унизил его этим трюком со свиным пузырём.
— Он угрожал убить меня, — сказал Леонардо. — Когда попросил Сандро увести тебя подышать воздухом. Ещё он пригрозил, что запрет тебя.
— Если ты любишь меня, ты должен был прислушаться к его угрозам и не подвергать опасности ещё и меня.
Леонардо коснулся её руки — она была холодна. Джиневра не отняла руки, но прикосновение не оживило её — она была словно камень.
— Сандро... — Леонардо просительно глянул на друга, давая понять, что хочет остаться с девушкой наедине.
Сандро кивнул с явным облегчением. Он встал и отошёл от них.
Взрывы прекратились; теперь были слышны только крики и плач... и набат десяти тысяч колоколов.
— Он приставил кого-то шпионить за нами.
— Он рассказал мне всё, Леонардо. — Она смотрела прямо перед собой, как слепая. — Он очень честен.
— А, так он прощён за честность, так, что ли?
— Он сказал, что знает, как мы занимались любовью в доме мастера Верроккьо. Это нам нужно прощение.
— Нам? — Леонардо разозлился. — Он берёт тебя силой, Джиневра. — И образ Николини, насилующего её на алых простынях, снова возник перед ним. — Ты не сможешь сопротивляться ему. Он сильнее. Он принудит тебя выйти за него.
— Я уже принадлежу ему, Леонардо.
— Но несколько часов назад ты была моей.
Она бесстрастно глянула на него.
— Я решила.
— Я намерен сказать твоему отцу, что ты поступаешь так ради него. Он этого не допустит.
— Леонардо, — почти прошептала она. — Всё кончено, ушло. Прости...
— Ты не должна дать этому свершиться. Есть иной способ...
— Способа нет, — сказала Джиневра. — Всё должно идти именно так. — Голос её дрогнул, но она по-прежнему смотрела прямо перед собой.
— Твоя семья сможет выкарабкаться.
Она не ответила.
— Взгляни на меня и скажи, что не любишь. — Леонардо взял её за плечи и повернул к себе. Труднее всего ему было держаться от неё на расстоянии руки. Он чувствовал аромат её волос. И всё же она была так же далека, как окна под куполом Дуомо. Теперь она смотрела прямо на него. — Ты любишь меня, — сказал он.
— Я собираюсь обвенчаться с мессером Николини и... да, я люблю тебя. Но теперь это не имеет значения.
— Не имеет значения?.. — Леонардо попытался обнять её, но она отстранилась. Она была холодна.